Беатрикс Маннель - Дом темных загадок

Чтобы выиграть время, я обращаюсь к похитителю:

– Почему вы не сделаете ролик сразу со всеми и не отправите одно общее письмо? Это сэкономит время и нервы.

Гомер отмахивается:

– Пусть мои нервы тебя не заботят.

Использую этот момент, чтобы поймать взгляд Софии. Если нам удастся освободиться от наручников, мы бы смогли броситься на Гомера. Но один взгляд на Софию говорит мне, что нужно отказаться от сумасбродного плана. Она все еще не реагирует.

– София, тебе уже край?..

Она кивает, словно в замедленной съемке. И потом делает все, что он говорит. Когда Гомер заканчивает, он снова крепко приковывает меня к батарее и уводит Софию.

А дальше ничего не происходит. Текут минуты, время расползается по швам. Я снова и снова задумываюсь над тем, кто может скрываться под маской Гомера. И чем больше проходит времени, тем больше я нахожу аргументов в пользу Филиппа.

Он не только врал мне и измазал меня искусственной кровью, пока я лежала без сознания, но он единственный, кого не привели в потайную комнату в библиотеке. Кроме того, он хотел навести подозрение на Себастиана. Может быть, эта татуировка значит совершенно иное, он же не знал, что я прочитала газетную вырезку. Вспоминаю, как он был впечатлен, когда мы нашли детские могилы, и как заботился о моей лодыжке. Великолепный актер!

Я дергаю наручники, упираюсь здоровой ногой в батарею, чтобы проверить, надежно ли сидят крепления в стене. Никаких шансов. А мобильник, который здесь, наверху, мог бы помочь, сейчас валяется без дела в подвале.

Где-то воркуют голуби, словно все мирно идет своим чередом. Но только не для родителей Тома и Софии, которые увидят эти ролики. Их жизнь превратится в ад.

Вижу изображения голых людей, длинными вилами их мучают отвратительные черти, варят в адских котлах.

Это так нелепо. Словно ад так выглядит.

Ад на самом деле здесь.

Наверное, я из-за боли в колене и лодыжке все же потеряю сознание. Когда хлопает дверь, мне кажется, что прошло несколько часов. Освещение изменилось. Все во мне панически сжимается. Что теперь меня ждет? Объявились ли родители Софии и Тома? Отпустят ли меня на свободу? Гомер не один, он тащит кого-то в комнату.

Филипп.

Я ощущаю, как в душе у меня что-то начинает жалобно всхлипывать.

Филипп – это не Гомер.

А Гомер – не Филипп.

Значит, его эти события коснулись, как и остальных. Выглядит Филипп намного хуже, чем Том, левый глаз посинел и сильно опух. Несмотря на это, Филипп сразу же ищет глазами меня, замечаю, что он хочет меня утешить. Очевидно, его совершенно не мучит совесть, хотя он меня так жестоко обманул. Несмотря на облегчение от встречи с ним, я не могу ответить на его взгляд.

Во время съемок очередного ролика я тоже должна стоять позади стула, Филиппа он снимает на видео. Парень даже не пытается спорить с Гомером, выглядит очень спокойным, словно экономит силы, и, наверное, это правильное поведение. Я даже не хочу представлять, что происходило между Филиппом и похитителем, как появился синяк под глазом.

Когда ролик снят, Гомер снова приковывает меня и уводит Филиппа. Возле двери Филипп сбрасывает маску наигранного спокойствия и смирения и пытается вырваться.

– Эмма! – кричит он. – Эмма, мы обязательно выберемся отсюда, вот увидишь. Они не такие хитрые, как сами думают!

Но в тот же миг Гомер грубо бьет его пистолетом в поясницу и заставляет замолчать. Я чувствую себя как никогда беспомощной.

В этот раз Гомер возвращается быстрее и уводит меня. Если бы не монашеская ряса! Тогда бы я сразу догадалась, с кем имею дело, и тогда могла бы как-то воздействовать на похитителя. А что, если под рясой каждый раз появляется кто-то другой? В рясе и под маской Гомера совершенно невозможно понять, меняется ли человек. По крайней мере, это объясняло бы, почему один раз Гомер говорит «я», а другой – «мы».

– Как все это связано с моей матерью? – спрашиваю я, хотя особо не надеюсь на ответ.

Но Гомер удивляет меня.

– Не будь такой нетерпеливой, Эмма, – говорит он. – Ты узнаешь об этом первой.

Металлический голос звучит с таким цинизмом, что лучше б я не спрашивала. Гомер безжалостно тащит меня к подвалу под южным крылом замка.

Я дрожу всем телом, когда Гомер открывает дверь и вталкивает меня в комнату. Я ожидала, что он приведет меня в прачечную, поэтому вздрагиваю, услышав голос из полутьмы:

– Эмма!

Это София. Она лежит на каменном полу. Ноги связаны хомутом для кабелей. А рядом с ней Том и Филипп. У всех связаны ноги, а руки скованы наручниками спереди. Теперь и мои лодыжки Гомер вяжет таким же хомутом, потом исчезает, не проронив ни слова.

Едва похититель удаляется, Филипп подползает ко мне и кладет свои скованные руки на мои. София гладит мои волосы. Кажется, теперь она не так паникует, как наверху.

– Мы так беспокоились о тебе. Мы не знали, что они хотят с тобой сделать. А то, как они тебя переодели, испугало нас еще сильнее.

Теплота распространяется по моему животу, к горлу подкатывает комок. Мне стыдно, что я сомневалась в Филиппе. И все же хочу задать вопрос:

– Почему ты ничего не рассказал о своем задании? И о той фотографии со стигматами?

– Какое еще задание? – несмотря на тусклый свет, я замечаю беспомощность на его лице.

– Я нашла его в мусорной корзине в вашей спальне. Ты должен был раскрасить меня.

Филипп немного отклоняется.

– Клянусь тебе, Эмма, не получал я никакого письма. И тебя не обманывал. – Он делает паузу. – Зачем мне тебе врать?

– Я не знаю.

– Теперь уже все равно, – шепчет София. – Кто-то выкрал нас. Это больше не игра. Мы должны что-то делать.

Она права, и я чувствую себя намного лучше в компании. Невольно я спрашиваю себя: «Зачем Гомер отпустил меня к остальным? Вместе мы намного сильнее, чем порознь».

Но тут я вспоминаю о комнате с мониторами. Он может наблюдать за нами и слышать все, что мы говорим. Значит, Гомеру нипочем, если мы разработаем какой-нибудь план и попытаемся захватить его врасплох. Мы сидим на грязном сыром каменном полу, прислонившись к стене под низкими сводами подвала, в котором, кроме нас, ничего нет.

Ни чанов, ни пустых бутылок, ни корзин. Этот подвал абсолютно пуст. Ничего, что можно было бы использовать как оружие, совершенно ничего.

Я рассматриваю заплывший глаз Филиппа, ссадины на губе Тома и заплаканное бледное лицо Софии. Она выглядит измотанной и потерявшей надежду, наверное, я выгляжу так же в этом старомодной, теперь уже грязной юбке. Не представляю, сможем ли продержаться еще. Нам необходим план, пусть даже за нами наблюдают. В моем мозгу собралось множество осколков головоломки, которые непременно надо собрать, чтобы увидеть общую картину и разработать стратегию. Но эти осколки приводят лишь к новым загадкам.