Деннис Лихэйн - Дай мне руку, тьма

Это была Кара Райдер.

Она была распята.

– Трехцентовые гвозди, – говорил позднее Девин, когда мы сидели в "Изумруде". – Отличная зацепка. Всего две трети домов в городе имеют их в своем хозяйстве. Именно их предпочитают плотники.

– Плотники, – задумчиво сказал Оскар.

– Именно, – заметил Девин. – Преступник – плотник. И плевать он хотел на все эти христовы дела. Он сам за себя. Решил отомстить за рабочего человека своей профессии.

– Ты записываешь? – спросил меня Оскар.

Мы пришли в бар в надежде найти там Мики Дуга, последнего человека, с которым я видел Кару, но его с обеденной поры никто не видел. Девин раздобыл у Джерри Глинна, хозяина бара, его адрес и послал туда несколько полицейских, но мать Мики не видела его со вчерашнего дня.

– Несколько человек из этой компании были сегодня здесь утром, – сказал Джерри. – Кара, Мики, Джон Буччиерри, Мишель Рурк, одним словом, те, что тусуются уже несколько лет подряд.

– Они ушли вместе?

Джерри кивнул.

– Я как раз входил, когда они выходили. Порядком навеселе, а было-то всего около часу дня. Она хорошая девочка, эта Кара.

– Была, – сказал Оскар. – Была хорошей девочкой.

Время близилось к двум часам ночи, и мы были пьяны.

Собака Джерри, Пэттон, мощная немецкая овчарка, шерсть которой переливалась от черного до темно-янтарного цвета, лежала на стойке бара недалеко от нас и наблюдала за нами с таким видом, будто никак не могла решить для себя – брать ей наши ключи от машины или нет. В конце концов пес зевнул, и большой язык куском бекона вывалился из его пасти, а сам он смотрел в сторону, выказывая нам глубокое безразличие.

После ухода патологоанатомов я еще два часа простоял на холоде, пока тело Кары не погрузили в скорую помощь и не отправили в морг, а команда судмедэкспертов шарила по территории в поисках вещдоков, в то время как Девин и Оскар опрашивали жителей, окна которых выходили на парк, не слышали ли они чего. Как и следовало ожидать, никто ничего не слышал, так как женские крики раздаются здесь каждую ночь, и, подобно автомобильным гудкам, к ним просто-напросто привыкли.

Исходя из того, что Оскар заметил волокна ткани, застрявшие в зубах Кары, а Девин почти не обнаружил крови в дырках от гвоздей в промерзлой грязи под телом, был сделан следующий вывод: девушка была убита в другом месте после того, как убийца заткнул ей рот носовым платком либо куском рубахи, затем с помощью острого ножа или ножа для колки льда он перерезал ей горло, чтобы она не могла кричать. После этого он мог спокойно наблюдать, как она умирает – либо от шока, либо от сердечного приступа, а может, захлебнувшись собственной кровью. Какова бы ни была причина, убийца затем перевез тело на Митинг Хаус Хилл и распял Кару на замерзшей грязи.

– Он душка, этот парень, – сказал Девин.

– Возможно, ему просто нужна взбучка, – проговорил Оскар. – Живо придет в себя.

– "Плохих людей не бывает"? – сказал Девин.

– Циник чертов, – ответил Оскар.

С тех пор как я увидел труп Кары, я почти не разговаривал. В отличие от Оскара и Девина, я не профессионал по части убийств. Конечно, мне приходилось с этим сталкиваться, но далеко не в тех масштабах, какие выпали на долю моих коллег.

– Я просто не могу, – сказал я.

– Ничего, – сказал Девин, – сможешь.

– Выпей еще, – предложил Оскар. Он кивнул Джерри Глинну. Джерри стал хозяином "Черного Изумруда", еще когда он был полицейским, и, хотя он обычно закрывался в час ночи, для Ребят-с-Жетоном его двери были открыты круглые сутки. Он поставил выпивку перед нами прежде, чем Оскар завершил свой кивок, и был на другом конце бара прежде, чем мы осознали, что он вообще подходил. Вот это – высший пилотаж для бармена.

– Распята, – в двадцатый раз за эту ночь повторил я, пока Девин вкладывал мне в руку очередной бокал пива.

– Думаю, по этому поводу у нас полное согласие, Патрик.

– Девин, – сказал я, пытаясь сфокусироваться, хотя он, поганец, никак не мог усидеть на месте, – девочке было двадцать два года от роду. Я знаю ее с двухлетнего возраста.

Глаза Девина оставались пустыми и неподвижными. Я взглянул на Оскара. Он жевал недокуренную, погасшую сигарету и, повернувшись, посмотрел на меня так, будто я был табуретом, который он не знает, куда поставить.

Я крепко выругался.

– Патрик, – сказал Девин. – Патрик. Ты меня слышишь?

Я повернулся в его сторону. Наконец на какой-то миг его голова перестала двоиться.

– Что?

– Ей было двадцать два. Совсем дитя. Но будь ей пятнадцать или сорок, это не меняло бы дела. Смерть есть смерть, убийство есть убийство. И не стоит усложнять все сантиментами по поводу ее возраста, Патрик. Она была убита. Зверски. Вне всяких сомнений. Но... – Он наугад облокотился о стойку бара, закрыв при этом один глаз. – Напарник! В чем состоит мое "но"?

– Но, – сказал Оскар, – не имеет никакого значения, была она мужчиной или женщиной, богатой или бедной, молодой или старой...

– Черной или белой, – продолжил Девин.

– ...черной или белой, – подхватил Оскар, хмуро глядя на Девина, – она была убита, Кензи. Жестоко убита.

Я посмотрел на него.

– Вы когда-нибудь видели подобное?

– Видел намного хуже, Кензи, – усмехаясь, сказал он.

Я повернулся к Девину.

– А ты?

– Черт побери, да. – Он сделал несколько глотков из своей кружки. – Мир полон насилия, Патрик. Убийство доставляет людям наслаждение. Оно...

– Придает им силы, – сказал Оскар.

– Точно, – сказал Девин. – В нем есть нечто такое, что заставляет чувствовать себя по-королевски. Это некая власть. – Он пожал плечами. – Но зачем мы рассказываем это тебе? Ты ведь все знаешь сам.

– В каком смысле?

Тут Оскар положил свою руку величиной с боксерскую перчатку на мое плечо.

– Кензи, все знают, что прошлым летом ты пристрелил Мариона Сосия. Мы также знаем, что ты пришил пару подонков в новостройке возле Мелниа Кэсс.

– Что? – воскликнул я. – И вы не привлекли меня к суду?

– Патрик, Патрик, Патрик, – глотая слова, сказал Девин, – если бы это зависело от нас, ты бы получил медаль за Сосия. На хрен его. Да еще подальше. Но, – продолжал он, прищурившись, – ты не можешь отрицать, что какая-то часть твоего существа искренне ликовала, наблюдая, как гаснет свет в его глазах, когда ты запустил пулю в его голову.

– Без комментариев, – сказал я.

– Кензи, – сказал Оскар, – ты знаешь, что он прав. Он пьян, но он прав. Ты засек этот мешок с дерьмом по имени Сосия, взглянул ему в глаза и уложил его. – С помощью большого и указательного пальца он изобразил нечто, напоминающее пистолет, и приставил к моему виску. – Ба-бах. – Он убрал палец. Нет больше Мариона Сосия. Такое чувство, будто ты на минуту стал богом, разве нет?