Деннис Лихэйн - Дай мне руку, тьма

– Легче увидеть темнокожего в фильме Вуди Аллена, чем поверить, что у Патрика с кем-то серьезные отношения.

Она поймала мой взгляд, открыла глаза и посмотрела на меня с легкой улыбкой, играющей на губах.

– Опять беспокоишься обо мне, Кензи?

Моя напарница все же психопатка.

– Просто оцениваю, Дженнаро. Наглый сексизм, не больше.

– Знаю я тебя, Патрик. – Покинув окно, она вернулась на свое место. – Ты все еще играешь в старшего брата.

– И?

– И, – сказала она, проводя тыльной стороной ладони по моей щеке, – пора бы тебе прекратить.

Я убрал прядь волос с ее глаза как раз в тот момент, когда зажегся зеленый огонек светофора.

– Нет, – сказал я.

Мы оставались в ее доме ровно столько, сколько ей требовалось, чтобы переодеться в короткие, обрезанные джинсовые шорты, а мне – достать из холодильника пару бутылок "Роллинг Рок". Затем мы уселись на заднем крыльце, прислушиваясь к хрусту и треску накрахмаленного соседского белья на ветру и наслаждаясь хорошим деньком.

Энджи облокотилась на локти, вытянув перед собой ноги.

– Итак, на нас неожиданно свалилось дело.

– Да, – сказал я, глазея на ее гладкие загорелые ноги, пока мой взгляд не дошел до джинсовых шорт. В нашем мире, конечно, не так уж много хорошего, но только сумасшедший не согласился бы, что джинсовые шорты – отличное изобретение.

– Есть идея, как подступиться к нему? – спросила Энджи, и затем: – Прекрати разглядывать мои ноги, ты, извращенец. Ты уже практически женат. На данный момент.

Я пожал плечами, отпрянул назад, взглянул на яркое мраморное небо.

– Не уверен. Знаешь, что меня раздражает?

– Помимо музыки в приемных, рекламы и нью-джерсийского акцента?

– Я о нашем деле.

– Выкладывай.

– Почему имя "Мойра Кензи"? То есть, если имя фальшивое, что вполне возможно, то почему именно моя фамилия?

– Существует такое понятие, как совпадение. Возможно, ты слышал. Это когда...

– Так. Еще кое-что.

– Да?

– Кевин Херлихи, кажется, приударял за тобой?

– Ну, нет. В конце концов, мы знаем его уже столько лет!

– И все-таки...

– Как знать? – сказала она. – Мне приходилось встречать много странных, неприятных мужчин в обществе красивых женщин и наоборот.

– Кевин не просто странный. Он садист.

– То же можно сказать о профессиональных боксерах. Но мы всегда видим их с женщинами.

Я пожал плечами.

– Предположим. Но как быть с Кевином?

– И Джеком Раузом, – сказала Энджи.

– Опасные ребята, – сказал я.

– Очень, – согласилась она.

– А кто общается с ними на бытовом уровне?

– Разумеется, не мы, – сказала она.

– Верно, – ответил я, – у нас хватает ума.

– И мы гордимся этим, – сказала она. – Остается только... – Она повернула голову и, бросив украдкой взгляд на солнце, посмотрела на меня. – Хочешь сказать... – проговорила она.

– Да.

– О, Патрик...

– Надо проведать Буббу, – сказал я.

– Думаешь?

Я вздохнул, так как на душе у меня было не очень весело.

– Думаю.

– Черт, – пробормотала Энджи.

– Влево, – сказал Бубба. – Теперь дюймов восемь вправо. Хорошо. Почти пришли.

Он пятился задом, идя немного впереди нас. Руки его находились на уровне груди, а пальцы двигались так, будто он сдавал назад на грузовике.

– О'кей, – сказал он. – Левой ногой примерно девять дюймов влево. Вот и пришли.

Бубба жил в старом складском помещении, и визит к нему всегда напоминал игру в догонялки на краю утеса. Дело в том, что первые сорок футов второго этажа он опутал проволокой в сочетании со взрывчаткой, которой хватило бы, чтобы опустошить все восточное побережье. Поэтому, если мы хотели дожить до конца своих дней и дышать без посторонней помощи, надо было в точности, до малейшей детали, следовать его инструкциям. Мы с Энджи уже не раз проходили сквозь эту ловушку, но не доверяли своей памяти настолько, чтобы пересечь эти сорок футов без помощи Буббы. Считайте нас мнительными.

– Патрик, – сказал он, мрачно взирая на мою правую ступню, которую я оторвал от земли на четверть дюйма, – я сказал, шесть дюймов вправо. Не пять.

Я сделал глубокий вдох и сдвинул свою ногу еще на дюйм.

Он улыбнулся и кивнул.

Я опустил ногу на пол. Взрыва не последовало. Я обрадовался.

Позади меня Энджи сказала:

– Бубба, почему ты не сделаешь себе охранную систему?

Бубба ухмыльнулся.

– Это и есть моя охранная система.

– Это минное поле, Бубба.

– Точнее, томатное, – сказал он. – Четыре дюйма влево, Патрик.

Позади послышался громкий вздох Энджи.

– Ты уже выбрался, Патрик, – сказал Бубба, когда я ступил на клочок пола в десяти шагах от него. Он покосился на Энджи.

– Ну и трусишка ты, Энджи!

В этот момент она стояла с поднятой ногой, согнутой в колене, очень напоминая аиста. Самого настоящего, без всякой иронии. Она сказала:

– Когда я доберусь, то застрелю тебя, Бубба Роговски.

– О, – воскликнул он. – Она назвала меня полным именем. Совсем как делала моя мама.

– Ты никогда не знал свою мать, – напомнил ему я.

– Духовная связь, Патрик, – сказал он и дотронулся до своего выпуклого лба. – Духовная.

Все-таки я не зря иногда беспокоюсь о нем. Даже невзирая на мины-ловушки.

Энджи ступила на тот самый островок пола, который я только что освободил.

– Прошла, – сказал Бубба и получил от нее удар кулакам по плечу.

– Итак, нам не о чем больше беспокоиться? – спросил я. – Типа падающих с потолка стрел или лезвий в креслах?

– Я их отключил. – Он подошел к старому холодильнику, который стоял между двумя потертыми коричневыми диванами, офисным оранжевым креслом и стереосистемой – такой старой, что она имела лишь деку с восемью дорожками. Перед креслом стоял сколоченный из узких досок ящик с большими щелями, а еще несколько штук были складированы по другую сторону тюфяка, брошенного на пол прямо за диванами. Пара ящиков была открыта, и я увидел страшные дула черных промасленных автоматов, вылезших из желтой соломы. Хлеб насущный нашего Буббы.

Он открыл холодильник и достал из морозилки бутылку водки. Извлек три стопки из своей солдатской шинели, с которой никогда не расставался. Летняя жара или зимняя стужа – Бубба и его шинель были неразлучны подобно Харпо Марксу [1] с его ужасными манерами и тягой к убийству. Бубба разлил водку и вручил нам стопки.

– Слышал, она успокаивает нервы, – и при этом хлопнул себя по спине.

Мои она успокоила. Кстати, Энджи на мгновение закрыла глаза, и я подумал: ее нервы, наверное, тоже. Со стороны Буббы не было вообще никакой реакции, что неудивительно, ведь, насколько мне известно, у него вообще не было нервов, как, впрочем, и других органов, необходимых для человеческого существования.