Валерий Рощин - Ледокол

— Я же не в Ленинград радиограмму строчу… Я в эфир выйду, чтоб иностранцы услышали.

— Зачем?! — после короткой паузы донеслось из коридора.

— Они любят писать про то, как у нас все плохо. А тут такая цветастая сенсация! Судно терпит бедствие, а Советы и не думают его спасать. Представляете, какая шумиха поднимется!..

Обернувшись на присутствующих, Севченко зашипел:

— Где топор, мать вашу?!

Андрей закончил настройку частот и приготовился к передаче…

Тихонов был полностью на стороне Петрова, а потому не спешил с поиском топора. Но, сняв его с ближайшего пожарного щита, все же вернулся к радиорубке.

Следом за ним в коридоре показались встревоженные шумом Банник с Еремеевым.

Валентин Григорьевич схватил топор и, не раздумывая, бухнул по дверному полотну. Затем второй раз, третий…

Дверь не поддавалась.

Тогда капитан знаком приказал присутствующим отступить подальше. Затем как следует размахнулся и…

Дверь открылась сама, да так резко, что Севченко едва успел остановить занесенное орудие.

На пороге стоял Петров.

— Я не успел, — сказал он, демонстрируя сложенный вдвое лист бумаги. — Из Ленинграда пришла радиограмма. Нам разрешили выход в эфир и выслали спасательную экспедицию. На ледоколе «Новороссийск».

Отбросив в сторону топор, Севченко не удержался и ударил бывшего капитана кулаком в лицо. Тот упал.

Издав звериный рык, Валентин Григорьевич прыгнул на него сверху. Завязалась борьба.

Зорькин, Тихонов и Банник принялись их разнимать. Еремеев стоял чуть поодаль и равнодушно взирал на драку. Цимбалистый унимал гавкающую рядом Фросю.

Наконец капитанов удалось растащить в разные стороны.

— Под замок его! — тяжело дыша, приказал Севченко. — До конца плавания!

Поглаживая собаку, Цимбалистый не спешил выполнять команду.

— Боцман, вы еще и оглохли?! — наседал капитан.

Тот выпрямился и демонстративно сложил на груди руки.

Выручил Петров.

— Пошли, Виталя, — похлопал он боцмана по плечу. — Изолятором будет моя каюта. Если товарищ капитан не возражает.

Все расступились, освобождая им дорогу…

Тимур на камбузе раскладывал по тарелкам еду; порции получались маленькими. Когда на раздаче скопилось множество тарелок, он вышел в столовую и принялся разносить их по столам.

— И это все? — разочарованно посмотрел на порцию матрос Тихонов.

Кок виновато пожал плечами и выдал с акцентом:

— Что я могу поделать? Напряженка…

Когда все тарелки перекочевали на столы, Тимур заметил сиротливо сидящую в сторонке Фросю.

— Иди сюда, — позвал он и поставил перед собакой миску с едой.

Та понюхала предложенное блюдо и, недовольно гавкнув, отошла.

Кавказец взвился:

— Какие деловые все стали! Хозяина своего учи готовить!..

Хозяин сидел напротив пилота Кукушкина, с невероятным трудом поедавшего предложенную пищу и с отвращением запивавшего ее простой водой из кружки.

Оглянувшись по сторонам, Цимбалистый достал из-за пазухи фляжку со спиртом, отвинтил пробку и плеснул в кружку пилота.

Тот удивленно глянул на боцмана, понюхал содержимое.

«Давай-давай!» — подбодрил тот взглядом.

Кукушкин выпил разбавленный спирт, занюхал рукавом. И заговорщицким шепотом поинтересовался:

— А похавать ничего нормального нет? Не могу я больше эту баланду жрать!

— Откуда?! — развел руками Цимбалистый и кивнул на фляжку: — В моем хозяйстве есть только это.

— Жаль… Скорее бы уж «Новороссийск» до нас дошел…

— Ты на «Владик» сильно не надейся, — услышал Михаил голос Тихонова.

— Это почему?

Сидящие рядом с интересом посмотрели на рулевого.

— Ходил я на этом корыте, когда батрачил в Дальневосточном пароходстве, — сказал он, ковыряясь ложкой в непонятном месиве. — Старый он и слабый. Не факт, что сможет прорваться через сороковые широты. Там сейчас болтает так, что мама не горюй. А «Семен Семеныч» по борту скоро заскребет…

Прикончив свою порцию, Тихонов тщательно облизал ложку, отнес пустую тарелку на раздачу и покинул столовую. За общим столом воцарилась гнетущая тишина. Кукушкин вообще сник и едва не плакал.

Цимбалистый подмигнул ему и показал из-под стола флягу: «Еще налить?»

— Нет, спасибо, — мотнул тот головой. — Я лучше за снегом схожу. Обычной воды охота…

Спустя минут десять пилот появился на палубе, неся пустую кастрюлю, в которую набивал снег. Остановившись у леерного ограждения, он посмотрел в сторону громадного айсберга, закрывавшего собой треть сумеречного неба.

Со стороны «Семен Семеныча» доносился жутковатый треск. Даже невооруженным глазом было видно, как ледяная махина крушит вокруг себя лед и двигается в направлении «Громова»…

Тем временем ледокол «Новороссийск» продвигался на юго-запад.

На борту кипела работа: по палубе деловито сновали матросы, из динамиков трансляции звучали команды вахтенного, в недрах машинного отделения потели мотористы, а на камбузе кок с помощником готовили вкусный обед.

По палубе слева от надстройки прогуливалась супруга Петрова с фотоаппаратом. Изредка она поднимала камеру, нацеливала куда-то объектив и делала снимки. В кадры попадали члены команды, очертания судна, неспокойное море и заполненное облаками небо. Заметив на палубе кошку, она улыбнулась, присела возле нее, погладила и сделала еще несколько снимков.

Внезапно в видоискателе появилась фигура незнакомого мужчины.

— Здравствуйте! — широко улыбаясь, громко сказал он. — Позвольте представиться: Владимир Сафонов. Можно просто Володя.

Молодая женщина опустила фотоаппарат.

— Людмила Петрова. Журналистка, — сказала она, рассматривая мужчину.

На вид ему было лет 35. Шатен чуть выше среднего роста и обычного телосложения; лицо с правильными чертами. Улыбчив, приветлив. В общем, ничего отторгающего и вызывающего супруга капитана Петрова в нем не нашла. Обычный мужчина, каких во множестве можно было повстречать на улицах Ленинграда.

— Я в курсе, кто вы и как вас зовут, — кивнул новый знакомый. — С экипажем подружились?

— Пока почти никого не знаю.

— Это не проблема — я помогу.

Он протянул руку, приглашая миловидную молодую женщину пройтись в сторону кормы, где располагалась вертолетная площадка.

— Большого грузного мужчину видите? — негромко спросил Сафонов, кивая на группу моряков на краю площадки.

— Да.

— Это капитан нашего судна — Митрохин Геннадий Иванович.

— Какой-то он… — в легком недоумении пробормотала Люда.

— Какой?

— Пожилой. И насупленный.

— Насупленным ему положено быть по должности, — засмеялся Владимир. — А насчет пожилого — это вы хватили. Ему всего 45.