Валерий Рощин - Ледокол

Та приняла его, словно самую великую на свете ценность, поцеловала в лобик. Лицо ее озарилось счастливой улыбкой, по щекам покатились слезы…

За этой сценой через окно наблюдал профессор Акулов. Не глядя на стоявшего рядом ассистента, он устало проговорил:

— Антибиотики широкого спектра, холод на живот, дыхательная гимнастика, диета. К вечеру разрешите на 15 минут принять сидячее положение.

— Хорошо, — кивнул тот.

Подошедшая медсестра легонько тронула профессора за руку:

— Вы просили чай.

— Спасибо. — Он принял от нее чашку.

— Следующая операция по плану через 30 минут?

— Да-да. Кто у нас следующий?

— Семенова Татьяна Ивановна. 40 лет.

— Срок?

— 34 недели.

— Готовьте…

Развернувшись на курс, «Михаил Громов» ломал и раздвигал льдины, двигаясь по указанному вертолетчиком пути.

Только что сменившийся с вахты Тихонов появился на опустевшей вертолетной площадке. В руке у него поблескивал разноцветными гранями кубик Рубика. Подбежав к леерным ограждениям, он размахнулся и со всей силы бросил его в сторону удалявшегося айсберга.

— Это тебе, «Семен Семеныч»! — крикнул он. — Возвращаю! Чтоб всласть наигрался тут! В одиночестве…

Два ледокола неспешно двигались навстречу друг другу. Расстояние между ними медленно, но уверенно сокращалось. А за кормой «Громова» покачивался огромный айсберг.

Облокотившись на заграждение, Петров стоял у левого борта и печально смотрел на удалявшуюся глыбу, принесшую ему и экипажу массу хлопот и переживаний.

«Интересно, как сложился бы наш поход, не повстречайся на пути «Семен Семеныч»? — размышлял он, перебирая различные варианты. Из всех самым реальным представлялся один: — Толстый лед мы все одно бы не прошли и легли бы в дрейф. Но остался бы жив полярник, не погиб бы Долгов. Да и судно не пострадало бы от ледяной бомбардировки…»

Вдруг взгляд выхватил какие-то странные движения в районе айсберга. Андрей получше присмотрелся к нему и… стал свидетелем кончины громадной глыбы.

Вначале от белесой вершины откололся приличный кусок весом в несколько десятков тонн. Скользнув вниз, он рухнул в воду, подняв фонтаны брызг. Исполинская глыба покачнулась, словно решаясь на отчаянный поступок. Затем величественно улеглась на бок.

Когда большая ее часть скрылась под водой, глыба раскололась пополам. Обе части принялись медленно ворочаться и тереться друг о друга. Одна отошла в сторону, а другая, теряя огромные куски, почти полностью ушла под воду. Спустя минуту на месте, где возвышалась стометровая махина, на поверхности плавали лишь небольшие синеватые полоски свежего льда.

А неподалеку от остатков «Семен Семеныча» на волнах покачивался разноцветный кубик…

Когда дистанция между ледоколами уменьшилась до одной мили, вертолет совершил посадку на площадке «Новороссийска». Дозаправившись топливом и загрузившись пассажирами, он взлетел снова и направился к «Михаилу Громову».

— «Громов», я «Четырнадцать, сто пятьдесят два», — вскоре доложил пилот.

— «Четырнадцать, сто пятьдесят два», «Громов» на связи, — ответил в микрофон Банник.

— Площадку наблюдаю, разрешите посадку.

— «Четырнадцать, сто пятьдесят два», ветерок 50 градусов, 12 метров в секунду. Посадку разрешаю.

— Условия принял. Посадку разрешили…

Севченко и Петров уже стояли недалеко от площадки и ожидали прибытия вертолета. Ветерок поддувал слева, «вертушка» боролась с ним на посадочном курсе. Наблюдая за ним после недавних событий, оба капитана невольно переживали за исход посадки.

Но обошлось. Ми-2 с такой же оранжево-синей окраской фюзеляжа без приключений приблизился к ледоколу, завис над площадкой и снизился. Колеса шасси коснулись противоскользящей сетки. Двигатели сбавили обороты до малого газа, и вертолет опустился всем весом на амортизаторы.

Первым из открывшейся дверцы пассажирской кабины на палубу спрыгнул врач с медицинским саквояжем. Встретившие его матросы тут же бегом направились вместе с ним в надстройку — необходимо было оказать помощь получившему переохлаждение Кукушкину.

Когда винты остановились, на площадке появились Манугаров и Людмила. Сделав пару шагов и увидев мужа, молодая женщина остановилась.

Секунду они смотрели друг на друга. Потом бросились навстречу, обнялись.

Покосившись на них с доброй улыбкой, руководитель спасательной экспедиции подошел к Севченко и, протянув руку, представился:

— Манугаров, Артур Николаевич. А вы, я так понимаю, Валентин Григорьевич?

Тот с чувством глубокого уважения пожал протянутую руку:

— Так точно. Очень приятно.

— Молодцы, что дождались. Коллегу вашего от супруги отрывать не будем. А нам с вами необходимо обговорить порядок передачи на борт необходимого количества топлива и съестных припасов…

В этот момент из вертолета выбрался Сафонов. Насупленный, важный. С видом чрезвычайно занятого человека он направился мимо супругов Петровых к Севченко и Манугарову.

— На «Новороссийске» уже готовят магистраль для перекачки топлива. Заправляться, по всей видимости, будем кильватерным способом.

— Согласен, Артур Николаевич, — кивнул Валентин Григорьевич, — траверсным в таких условиях не получится.

— Старпом обеспечит принятие на борт… — холодно прервал Сафонов. — … и топлива, и продуктов. А с этими, так сказать капитанами, — кивнул он на Петрова и Севченко, — у нас будет долгий и особый разговор.

Индийский океан; борт ледокола «Михаил Громов» Две недели спустя

Прорвавшись через ревущие 40-е, «Новороссийск» и «Михаил Громов» шли северным курсом по Индийскому океану. Температура воздуха в тропических широтах после надоевшего холода радовала. Поверхность океана была удивительно спокойна. Светило яркое солнце, дул слабый ветерок. А самое главное: нормальная темная ночь привычно сменялась нормальным светлым днем.

В рулевой рубке находились сменивший Тихонова матрос и капитан Севченко. Поврежденную антенну удалось починить, локатор нормально работал, показывая абсолютную чистоту в радиусе 40 миль — ни льда, ни айсбергов, ни встречных судов.

Валентин Григорьевич долго стоял у одного из передних окон и, глядя на ровную линию горизонта, представлял свою встречу с Галей и недавно родившимся сыном.

Вздохнув, он очнулся от размышлений, окинул взглядом рубку.

И вдруг заметил висевший на задней переборке календарь с изображением Аллы Пугачевой. Внизу под портретом певицы ровными квадратиками пестрели 12 месяцев, часть из которых была зачеркнута крестиками.

Не так давно Севченко раздражали любые посторонние предметы на мостике. Но сейчас он с удивлением подметил, что ничего крамольного в этом календаре не видит.