Лиз Дженсен - Девятая жизнь Луи Дракса

– В письме содержатся угрозы?

Я кратко пересказал содержание.

– Я постараюсь связаться с детективом Шарвийфор, – подытожил Наварра. – Но пока мы не уверены, что письмо написал Пьер Дракс, будем считать это отдельным делом.

Когда я сказал Натали, что к нам едет Наварра, а полиция присмотрит за больницей, Натали обрадовалась, но как-то рассеянно. Пока мы ждали Наварру, я расспрашивал ее о муже. Натали это было неприятно. Тема была ей омерзительна, это очевидно; в голосе мешались страх, отвращение и презрение. Натали повстречалась с Пьером в трудное время; она только что переехала в Лион из родного Парижа, у нее в жизни все пошло совершенно наперекосяк. Вначале Пьер показался ей хорошим человеком, а на деле оказался самовлюбленным эгоистом. Пьер никогда особо не ладил с Луи, много пил, хотя, поскольку был летчиком, пытался бросить. Бросить не получалось, и Пьер научился хитро скрывать свое пьянство. Временами буйствовал.

Я вспомнил про синяк и покраснел. Покосился на ее голую левую руку. Кажется, отметина расползлась – кошмарное темно-фиолетовое пятно.

Наконец приехал Жорж Наварра, приятный мужчина с проницательными карими глазами. Он поприветствовал нас и объявил, что ужасно жарко. Натали реагировала вяло. Возле Канн горят леса, сказал Наварра, даже отсюда слышно гул вертолетов, если вслушаться. Инспектор погладил собаку, спросил, как зовут. Странное дело: Жожо сразу к нему проникся. Потом Наварра присел за стол и надолго уставился на конверт.

– Местный штамп, – пробормотал он.

Он прочел письмо, затем сосредоточенно его рассмотрел – я так изучаю распечатки с томографа. Одновременно Наварра гладил Жожо, а пес довольно вилял хвостом.

Потом инспектор повернул письмо к свету.

– Странно, – сказал он. – Написано чернилами. Кто в наше время пишет чернилами?

– Очень многие врачи, – отметил я.

– У вашего мужа есть перьевая ручка? – спросил инспектор у Натали. Он заметил синяк у нее на руке, и я мысленно сжался.

– Что? – вздрогнула Натали. – Не знаю. Может, и есть. Он редко писал.

На все последующие вопросы она отвечала столь же рассеянно – мыслями она явно была далеко. Да, она считает, что письмо написал ее муж, больше некому, да и другим нет резона это делать. Нет, почерк не Пьера и не Луи. Наварра поместил письмо в пластиковый пакет и начал делать пометки в блокноте. Я раздумывал над строчкой, которую Наварре хватило такта не поминать.

Доктор Даннаше хочет делать с тобой секс…

Как зловеще – и как сокрушительно. Ведь это правда, я и впрямь посмел вообразить… Но сейчас эта мысль казалась невообразимой. Преступно неуместной. Грязно неэтичной. Каков же хитрец этот Пьер Дракс – хорошо покопался в моей психике (или психике любого мужчины, или в психологии смущения). Хочет остановить Натали, чтобы ничего не было между нею и другими? Что ж, в этом есть некая логика – правда, во всем прочем ее нет. Как это ни тяжко, я его даже зауважал. Манипулирует мною? Наблюдает и посмеивается?

Наварра дописал и теперь задумчиво постукивал ручкой «Биро» по зубам.

– Я бы на вашем месте переночевал где-нибудь в другом месте, – посоветовал он Натали.

У меня отлегло от сердца – я почувствовал, что и у нее тоже. Разумеется, раз ненормальный муж ее преследует, нельзя оставаться тут одной. Я предложил ей переночевать в больнице. У нас имелись две комнаты для родственников; в одной сейчас живет отец Изабель, но мадам Дракс может занять вторую. Мы решили, что Натали соберет вещи и мы отправимся в больницу, а утром она вернется, чтобы покормить собаку. К тому времени детектив Шарвийфор уже будет в курсе и на пути в Лайрак. Когда Жорж Наварра уехал, Натали, содрогнувшись, вздохнула:

– До сих пор не до конца верю, что Пьер так поступил. Это совсем нелогично. Что-то не состыковывается. Но если это он… В самом деле, ведь больше некому.

Она замолчала. Должно быть, Пьер рядом, в деревне или в Лайраке. Весьма неприятно сознавать, что это возможно. И еще неприятнее сознавать, что он следит и за мной. Много ли Драксу известно обо мне и о Натали?

– Пойду соберу вещи, – сказала она.

Я хотел было позвонить домой и предупредить Софи, что не поспеваю к ужину, однако не поддался этому порыву: я знал, что она заставит меня врать, ложь моя расползется по швам и я буду мучиться. Натали ушла наверх, а я сидел на диване и смотрел на хомяка – тот что-то странное творил со своим гнездом в клетке. Кажется, перетаскивал его из одного угла в другой. Почему-то я встревожился. Зачем этой крохе переставлять мебель? Я взглянул на стопку книг на столе. Стандартный набор книг про кому и еще несколько других, какие Софи заказывает в библиотеке оптом: «Les Hommes viennent de Mars, les femmes viennent de Venus», «Affirmez-vous!», «Le Complexe de Cendrillon» [47]. Изрядно потрепанные. Наверное, они были очень дороги Натали, раз она привезла их с собой. Повсюду фотографии Луи. Целая стена фотографий. Даже перебор. Что это, любовь на грани одержимости? А может, материнская гордость? Еще я заметил незаконченную модель аэроплана. Слишком сложная конструкция для девятилетнего ребенка. Наверное, Луи собирал аэроплан вместе с отцом.

– Хомяка зовут Мухаммед, – сказала Натали, вернувшись и увидев, что я смотрю в клетку. – А дом у него – Алькатрас. Это придумка Пьера. Луи нравилось. – И она рассмеялась. – Мухаммед из Алькатраса.

Она оставила Жожо еду, и мы сели в ее «Рено». Воздух сгустился; я опустил окно и подставил лицо ветерку. В воздухе смутно пахло дымом. Какое-то время мы молчали.

– Если он очнется… – произнесла вдруг Натали.

– Вот именно, «если». Не стоит обольщаться.

Я разглядывал ее профиль.

– Но я должна знать, – сказала она, переключая скорость. Машину она вела нервно – сразу видно, что городская, не умеет ездить по ухабам. – Если он очнется и все вспомнит – что с ним будет? Вы, может быть, слышали – в Америке был такой случай год назад. Человек пробыл в коме с самого детства. Пришел в себя через двадцать лет и назвал имена людей, которые на него напали. И их посадили в тюрьму.

Я в первый раз видел ее такой возбужденной; лицо ее перестало походить на маску.

– Что ж, – заметил я, – это же будет победа, правда?

– Но какой ценой? Вы что, не понимаете? – Она покосилась на меня и вновь уставилась на дорогу. – Это ведь его отец.

Я промолчал. Мы подъехали к больничной стоянке и припарковались. Натали выключила мотор, и мы молча посидели в машине, сквозь лобовое стекло глядя на сияющую белизну фасада. Жаркий вечерний ветер приносил запах дыма, сосновой смолы, а еще сладость цветов табака и жасмина. Трещали цикады, воздух давил тревожным предощущением грозы. Оно пробирало до костей, будто страсть или ужас.

– Послушайте, – сказала она. – Я, конечно, сорвалась, когда Луи сел в постели и позвал отца. Извините. Но мне просто хотелось его защитить. Я боюсь, он не переживет таких воспоминаний.