Ю Несбё - Охотники за головами

– Курацит? – Он поднял голову и уставился на меня. – Ты имеешь в виду яд курацит? И что, этот долбаный курацит теперь внутри меня?

– Да. Но его там явно не хватило.

– Не хватило?

– Чтобы лишить тебя жизни. С дозой он дал маху.

– Он? Кто – он?

– Клас Греве.

Голова Уве упала обратно на подушку.

– Блин! Не говори только, что ты нас слил! Ты че, сдал нас, Браун?

– Нет, конечно, – ответил я и придвинул стул к изножью кровати. – Этот шприц на сиденье – это что-то… что-то другое.

– Что-то другое? Не то, что мы обчистили его квартиру? Как, едрена вошь, такое может быть?

– Я не хочу об этом говорить. Короче, это он на меня охотится.

– Курацит! – завопил Уве. – Мне надо в больницу! Браун, я умираю! Какого хрена ты привез меня сюда? Звони один-один-три, немедленно! – Он кивнул в сторону чего-то на тумбочке, что я поначалу принял за пластмассовую статуэтку, представляющую собой двух голых женщин в так называемой позиции 69, но это оказалось телефоном.

Я сглотнул.

– Тебе нельзя в больницу, Уве!

– Нельзя? Мне надо! Ты слышишь, придурок? Я же умру? Сдохну!

– Послушай меня. Когда они узнают, что ты отравлен курацитом, то тут же позвонят в полицию. Курацит просто так в аптеке не купишь, это сильнейший в мире яд, вроде синильной кислоты. Ты тут же загремишь на допрос в Крипос.

– Ну и что? Я буду молчать – могила!

– Ну и как ты все это объяснишь?

– Придумаю что-нибудь.

Я покачал головой:

– У тебя нет шансов, Уве. По крайней мере, когда они запустят Инбау, Рейда и Бакли.

– Чего?

– Ты сломаешься. Тебе лучше оставаться тут, понимаешь? Тебе вон уже лучше.

– Да что ты в этом смыслишь, Браун? Ты, может, врач? Ни фига, ты хренов охотник за головами, а у меня сейчас легкие горят огнем. У меня дырка в селезенке, а через час почки откажут. Мне надо, блин, в госпиталь! Немедленно!!!

Он приподнялся в постели, но я подскочил и снова прижал его к кровати.

– Слушай, я пойду поищу молоко в холодильнике. Молоко нейтрализует яд. Ничего другого в больнице с тобой все равно делать не будут.

– Только вливать в меня молоко?

Он снова попытался встать, но я отпихнул его назад, и вдруг мне показалось, что он перестал дышать. Глаза закатились, рот раскрылся, голова завалилась назад на подушке. Я склонился к его лицу и констатировал, что он таки дышит мне в лицо вонючим табаком. Тогда я заметался по дому в поисках чего-нибудь, что облегчило бы его мучения.

Единственное, что я смог найти, – это пули и порох. В аптечке, украшенной, как полагается, красным крестом, было полно коробочек, в которых, согласно надписи на них, находились патроны с пулями калибра 9 мм. В выдвижных ящиках на кухне тоже оказалось немало коробок с боеприпасами, некоторые коробки были подписаны «blanks» – холостые патроны, то, что мы на сержантских курсах называли фуфлом. Это ими Уве, видимо, отстреливал телепрограммы, которые ему не нравились. Больной человек. Я открыл холодильник, там – на той же полке, что и пакет обезжиренного молока «Тине», – лежал серебристый пистолет. Я достал его. Рукоять была ледяная. С выгравированной на стали маркой «Глок-17». Я взвесил пистолет в руке. Курка у него, по всей очевидности, не было, а в стволе вполне могла находиться пуля. Иными словами, достань и стреляй, например если ты сидишь на кухне и к тебе вдруг заявляется незваный гость. Я взглянул на камеру наблюдения на потолке. Пожалуй, Уве Хикерюд куда больший параноик, чем я до сих пор допускал, притом что мы вроде бы обсуждали его диагноз.

Я взял с собой пистолет и пакет молока. По крайней мере, можно будет приструнить Уве, если снова от рук отобьется.

Заглянув в гостиную, я обнаружил, что он опять сидит на кровати. Обморок, значит, был симуляцией. В руке он держал изогнувшуюся и лижущую пластмассовую женщину.

– Пришлите за мной машину «скорой помощи», – произнес он в трубку громко и внятно и глянул на меня с вызовом.

Он, безусловно, мог себе это позволить, потому что в другой руке держал оружие, которое я смутно помнил по фильмам. «Ребята с улицы», бандитские разборки, черные против черных. Короче, это был «узи». Удобный маленький пистолет-пулемет, страшное и достаточно смертельное оружие, чтобы стало не смешно. И направленное на меня.

– Нет! – крикнул я. – Не делай этого, Уве! Они же позвонят в полиц…

Он выстрелил.

Словно кукурузные зерна запрыгали по сковородке. Попкорн. Я успел подумать это, успел подумать, что вот под какую музыку я умру. И, ощутив нечто в животе, глянул на пол. Увидел струйку, вытекающую из моего бока и струящуюся по коробке с молоком. Белая кровь? Тут до меня дошло наконец, что все наоборот, что он пробил как раз молочную упаковку. Машинально и с некоторой покорностью я поднял пистолет, отчасти удивляясь, что я это могу, и нажал на спуск. Звук подхлестнул мою ярость: выстрел оказался, во всяком случае, куда громче, чем у этого чертова «узи». Тут этот пидорский пулемет резко умолк. Я опустил пистолет и успел увидеть, как Уве смотрит на меня, наморщив лоб. А во лбу, над самой морщиной, чернеет аккуратная дырка. В следующий миг его голова бесшумно откинулась назад и шмякнулась на подушку. Ярости моей как не бывало, я моргал и моргал; казалось, у меня на сетчатке повторяется и повторяется телевизионная картинка. Что-то подсказывало мне, что Уве Хикерюд навряд ли вернется еще раз.

Я гнал по шоссе Е-6, давя на газ под стук дождя по ветровому стеклу и отчаянные взмахи дворников «Мерседеса-280SE», принадлежавшего Уве Хикерюду. Было четверть второго. Прошло всего пять часов с тех пор, как я проснулся, а я уже успел, целый и невредимый, благополучно избежать покушения, подстроенного моей женой, спихнуть труп моего напарника в озеро, потом спасти этот труп, оказавшийся живехоньким, только для того, чтобы этот живехонький попытался пристрелить меня самого. А потом, после неожиданно удачного выстрела, успел расстроиться, что он снова труп, а я – убийца. А до Элверума оставалось еще полпути.

Брызги дождя висели над асфальтом молочной пеленой, и я машинально наклонился вперед, чтобы не проскочить указатель поворота. Потому что место, куда я ехал теперь, не имело адреса, который можно было бы загрузить в патфайндеровский GPS-навигатор.

Прежде чем отъехать от дома Уве Хикерюда, я вытащил из шкафа сухую одежду, какую нашел, взял ключи от его машины и выгреб у него из бумажника все карточки и наличные. Его самого я так и оставил лежать на кровати. Даже если сигнализация включится, его кровать – это единственное место, не попадающее в поле наблюдения ни одной из камер. Кроме того, я прихватил пистолет «глок», потому как ни к чему оставлять орудие убийства на месте преступления. И связку ключей с ключом от дома, где мы обычно встречались, в окрестностях Элверума. Это было место для медитации, планов и озарений. А еще – место, где никто меня не увидит, потому что никто не знает, что я знаю, что это место существует. Кроме всего прочего, это было единственное место, куда я мог теперь податься, если не хотел вовлечь Лотте во всю эту историю. А история… блин, в чем, собственно, история? Да в том, что я вдруг стал мишенью для чокнутого голландца, чьей профессией как раз и является охота на людей. А того и гляди и для полиции, если она вдруг окажется чуть сообразительнее, чем я думаю. Мой единственный шанс – осложнить им жизнь. Я должен, к примеру, сменить машину, потому как мало что идентифицирует личность так однозначно, как семизначный регистрационный номер. Услышав звук автоматически включившейся сигнализации после того, как я запер за собой дверь дома Уве, я поехал назад, в сторону собственного дома. Было ясно, что Греве может меня там поджидать, поэтому припарковался я на боковой дороге чуть в стороне. Положил свои мокрые вещи в багажник, вытащил Рубенса из-под обивки салона и сунул в папку, запер машину и пошел прочь. Машину Уве я нашел на том же месте, где видел ее утром, кинул папку на сиденье рядом с водительским местом и взял курс на Элверум.