Джон Коннолли - Любовники смерти

– Не это ли и есть подразделение № 5 – кодовое название моих тайных друзей?

От неожиданности Эпштейн на мгновение растерялся, но быстро взял себя в руки.

– Подразделение № 5 – это всего лишь название.

– Название для чего?

– Сначала – чтобы заниматься Странником. С тех пор, полагаю, область деятельности подразделения несколько расширилась. И вы попали в эту область.

Пошел дождь. Я оглянулся через плечо и увидел, как потемнел тротуар и как с красной маркизы над входом течет вода.

– Так что мне делать?

– С чем?

– С Анмаилом, или тем, кто считает себя Анмаилом.

– Он ждет.

– Чего?

– Пока к нему присоединится его вторая половина. Должно быть, он верит, что она где-то рядом, иначе бы не раскрыл себя. Она, в свою очередь, оставляет следы для него, даже не сознавая этого. Когда она придет к нему, они сделают свой ход. Ждать осталось недолго, раз Анмаил подготовился к убийству Уоллеса и подписался на стене своим именем. Он чувствует ее приближение, и скоро они окажутся вместе. Думаю, мы могли бы спрятать вас, но этим мы бы просто оттянули неизбежное. Чтобы позабавиться и выманить вас, они могут причинить вред вашим близким.

– И что бы вы сделали на моем месте?

– Я бы выбрал место сражения. У вас есть союзники: Ангел и тот, кто где-то здесь рядом. Я могу выделить парочку молодых людей, которые будут держаться на разумном расстоянии, но не упускать вас из виду. Посветитесь близ того места, которое выберете, и мы их поймаем.

Эпштейн встал. Встреча закончилась.

– У меня еще один вопрос, – сказал я.

Эпштейн состроил гримасу, которую можно было принять за признак раздражения, но он стер ее и снова принял обычную мину доброжелательной заинтересованности.

– Задавайте.

– Умерший ребенок Элейн Паркер – это был мальчик или девочка?

– Девочка. Кажется, ее назвали Сарой. Ее отобрали у нее и тайно похоронили. Не знаю где. Было лучше никому не знать.

Сара, моя сестра, похороненная без имени на младенческом кладбище, чтобы защитить меня.

– Но у меня, в свою очередь, может найтись задачка, чтобы вы подумали над ней, – сказал Эпштейн. – Как они разыскали Каролину Карр? В двух случаях ваш отец и Джимми Галлахер спрятали ее очень хорошо: один раз на окраине, перед тем как Аккерман погиб под колесами грузовика, а потом во время беременности. И все же те мужчина и женщина сумели ее выследить. Потом кто-то выяснил, что Уилл Паркер солгал насчет обстоятельств рождения своего сына, и они снова вернулись, чтобы попытаться исправить свою ошибку.

– Это мог быть кто-то из ваших людей, – предположил я. – Джимми рассказал мне про совещание в клинике. Один из них мог разболтать или намеренно, или нечаянно.

– Нет, они никому не рассказывали, – сказал Эпштейн с такой убежденностью, что я не стал возражать. – И даже если бы я усомнился в них, а я в них не сомневаюсь, никто из них не знал о природе угрозы Каролине Карр, пока она не погибла. Они лишь знали, что эта молодая женщина попала в беду и нуждается в защите. Возможно, тайна о ваших родителях могла просочиться. Мы удалили из медицинской карты Элейн Паркер подробности о ее мертвом ребенке, и она прекратила все контакты с больницей и акушером, наблюдавшими ее на ранних стадиях беременности. Все материалы были впоследствии вычищены. Была проблема с вашей группой крови, но это должно было быть конфиденциальным делом между вашей семьей и доктором, а он, похоже, вел себя безупречно во всех отношениях. И потом мы предупредили вашего отца, чтобы был всегда начеку, а он относился внимательно к нашим предостережениям.

– До той ночи, когда устроил стрельбу в Перл-Ривер, – заметил я.

– Да, до той ночи.

– Вам не следовало отпускать его туда одного.

– Я не знал, что он задумал, – сказал Эпштейн. – Я хотел взять их живьем. Таким образом мы могли бы заключить их под стражу и положить конец всему этому.

Он надел свою шляпу и пальто и собрался проскользнуть мимо меня.

– Помните, что я сказал. Полагаю, вашего отца выдал кто-то из его знакомых. Вы тоже можете подвергнуться такому риску. Я оставляю вас на попечение ваших коллег.

Он ушел со своими телохранителями, оставив меня с темноволосой немой, которая грустно мне улыбнулась и начала тушить лампы.

Где-то в дальнем конце закусочной зазвенел звонок, и над стойкой вспыхнул красный фонарь, чтобы женщина увидела. Она приложила палец к губам, давая мне знак, чтобы я молчал, и исчезла за шторой, а через несколько секунд поманила меня пальцем.

На маленьком экране была видна стоящая за складом фигура. Это был Луис. Я показал ей, что знаю его, и что его можно впустить. Она открыла дверь.

– Там у входа машина, – сказал Луис. – Похоже, сопровождала сюда Эпштейна. Внутри двое в костюмах. Скорее федералы, чем копы.

– Они могли забрать меня, пока я разговаривал с Эпштейном.

– Может быть, они не хотели тебя забирать. Может быть, они просто хотят узнать, где ты поселился.

– Моему квартиросдатчику это бы не понравилось.

– Вот почему твой квартиросдатчик и стоит здесь, отморозив задницу.

Я поблагодарил женщину и вышел вместе с Луисом. Она закрыла за нами дверь.

– Не очень разговорчива, – заметил Луис.

– Она глухонемая.

– Это многое объясняет. Впрочем, приятная женщина, если любишь молчаливых.

– Ты не задумывался о том, чтобы пройти курсы повышения отзывчивости?

– Думаешь, это поможет?

– Скорей всего, нет.

– Вот видишь.

В конце улицы Луис остановился и оглянулся на угол. Появилось такси. Он окликнул его, и мы отъехали без признаков хвоста. Таксист был больше занят разговором по блютузу, чем нами, но, на всякий случай, перед тем, как свернуть к нашей спокойной и безопасной квартире, мы сменили такси.

Джимми Галлахер никогда не считал себя хорошим хранителем тайн. Он был болтлив. Любил выпить и поговорить. Когда он выпивал, его язык срывался с привязи, и все фильтры рушились. Он говорил и сам удивлялся, слыша свои слова, словно стоял где-то рядом с собой и смотрел, как кто-то говорит. Но он знал, как важно молчать о происхождении сына Уилла Паркера, и даже выпив, умалчивал о некоторых сторонах и собственной жизни. И все же после самоубийства Уилла он сторонился мальчика и его матери. Лучше держаться подальше, чувствовал он, чем рисковать проболтаться о чем-то, что может вызвать подозрения, или обидеть его мать, заговорив о вещах, которые лучше держать поглубже в смятенных, измученных сердцах. И несмотря на многие свои слабости, за все годы, с тех пор как Элейн уехала с сыном в Мэн, он ни разу не проговорился о том, что знал.

Но он всегда подозревал, что Чарли Паркер придет его разыскивать. Это было в натуре Чарли – задавать вопросы, искать правду. Он был охотник, и в нем было упрямство, которое, считал Джимми, в конце концов будет стоить ему жизни. Когда-нибудь в будущем он перешагнет черту и заглянет туда, куда лучше не заглядывать, и что-нибудь высунется оттуда и уничтожит его. Джимми был уверен в этом. И этим местом вполне могла оказаться природа его собственной личности и тайна его рождения.