Джон Коннолли - Любовники смерти

– И кто собирается уладить дело? Вы, или кто-то другой из моих «друзей»?

Я услышал, как за спиной у меня открылась дверь, и обернулся. Вошел глава Нью-Йоркского местного отделения ОНБ Росс, но не снял пальто и не сел к нам за стол, а просто прислонился к стойке с закусками и сцепил перед собой руки, глядя на меня, как социальный работник, вынужденный иметь дело со злостным правонарушителем, в котором он уже начал отчаиваться.

– Вы шутите. У нас с Россом давние отношения. Он?

– Он, – подтвердил Эпштейн.

– Подразделение № 5?

– Подразделение № 5.

– С такими друзьями…

– Нужно иметь и соответствующих врагов, – закончил Эпштейн.

Росс кивнул.

– Это не значит, что я буду вашей палочкой-выручалочкой каждый раз, когда вы забудете где-то ключи. Вам нужно соблюдать дистанцию.

– Это будет не трудно.

Эпштейн умиротворяюще поднял руку:

– Джентльмены, джентльмены, прошу вас.

– У меня еще один вопрос, – сказал я.

– Разумеется. Валяйте, – разрешил Эпштейн.

– Та женщина, когда ее уносили, что-то шептала. Когда я еще не отключился, мне показалось, что и Мейзер говорил то же самое. Это звучало как латынь.

– Dominus meus bonus et benignitas est, – процитировал раввин. – Господь мой благ и милостив.

– Эдди Грейс использовал почти что те же слова, – сказал я, – только он произнес их по-английски. Что это значит? Какая-то молитва?

– Нет, возможно, нечто большее. Это игра слов. Есть одно имя, которое повторяется в течение многих лет. Оно появляется в документах, летописях. Сначала мы думали, это совпадение или какой-то код, но теперь полагаем, что это нечто другое.

– Какого рода?

– Мы думаем, это имя Сущности, управляющей силы, – сказал Эпштейн. – «Господь мой благ и милостив». «Благ» и «милостив». Так они называют того, кому служат. Они зовут его Гудкайнд [10] «Благой» по-английски good , «милостивый» kind, Goodkind звучит как Гудкайнд. .

– Мистер Гудкайнд.

Пройдет много времени, прежде чем я узнаю, что произошло между Россом и Эпштейном после того, как я ушел, и только молчаливая женщина составила им компанию в тусклом свете закусочной.

– Вы уверены, что было мудро отпустить его? – спросил Росс, когда Эпштейн уже нащупывал рукав своего пальто.

– Мы не отпустим его, – ответил раввин. – Он просто козленок на привязи, приманка, даже если сам этого не осознает. Нам просто придется подождать и посмотреть, кто на него клюнет.

– Гудкайнд?

– В конечном итоге, возможно, если он на самом деле существует, – сказал Эпштейн, наконец, поймав рукав. – И если наш друг проживет достаточно долго…

Я покинул Нью-Йорк в тот же вечер, перед этим выполнив еще один долг перед умершими, на этот раз с большим запозданием. Под простой табличкой в углу Бэйсайдского кладбища я положил цветы на могилу молодой женщины с неизвестным ребенком – на месте, где нашла вечный покой Каролина Карр.

Моя мать.

Остаток недели я провел один. Ни с кем не виделся. Ни с кем не говорил. Я жил своими мыслями и в тишине пытался примириться со всем тем, что узнал.

В пятницу вечером я пришел в «Медведь». Дэйв Эванс работал в зале. Я уже сообщил ему по телефону, что кончаю с этой работой, и он воспринял это неплохо. Думаю, он знал, что это был лишь вопрос времени. Я уже получил неофициальное подтверждение, что моя лицензия частного детектива будет восстановлена через несколько дней, как Эпштейн и говорил мне, и все возражения были отозваны.

Но в тот вечер было ясно, что у Дэйва завал. Основная площадь бара была забита так, что оставалось лишь пространство, чтобы стоять. Я отошел в сторону, чтобы пропустить Сару с подносом пива в одной руке и штабелем закусок в другой. Она выглядела необычно измотанной, но потом я заметил, что и остальные работавшие выглядят не лучше.

– Гэри Мейзер предупредил меня о своем уходе за двадцать четыре часа и смылся, – сказал Дэйв, смешивая коктейль «Бренди Александр» и глядя на три пинтовые кружки, которые наполнял одновременно. – Жаль. Он мне нравился. Я думал, что он, может быть, останется. Не знаешь, что с ним могло случиться?

– Понятия не имею, – ответил я.

– Это ведь ты его нанял.

– Моя ошибка.

– Ни черта! Это не смертельно. – Он указал на повязку у меня на шее. – Хотя, похоже, могло бы оказаться. Полагаю, мне не стоит спрашивать.

– Можешь спросить, но я совру.

Один из кранов зафыркал и выдал пену.

– К черту все это! – сказал Дэйв и взглянул на меня. – Не сделаешь одолжения старому другу?

– Я сам перед тобой в долгу, – ответил я и пошел менять бочонок. Пока я занимался этим, закончились два других, и я заменил их тоже. Когда я вернулся, Дэйв был занят у стойки, где разбирались с заказами из ресторана, и, по меньшей мере, десять человек ожидали выпивки, а ими занимался лишь один бармен.

И на один вечер я вернулся к своей прежней роли. Теперь я знал, что возвращаюсь к работе, для которой создан, и наслаждался последним вечером работы у Дэйва, быстро вписавшись в прежние обязанности. Заходили посетители, и я помнил их по их заказам, хотя не мог вспомнить имен: парень, что пьет джин «Танкерай»; девушка, что заказывает коктейль «Маргарита»; пятеро мужчин на четвертом десятке, что приходят каждую пятницу и всегда заказывают по кружке одного и того же пива, никогда не экспериментируют с более экзотическими сортами, поэтому их приход всегда называли «атакой бригады “Coors” светлого». Братья Фульчи привели на буксире Джекки Гарнера, и Дэйв делал вид, что рад их видеть. Он был обязан им за то, что отпугивали репортеров после смерти Микки Уоллеса, хотя и подозревал, что их присутствие отпугивает и постоянных посетителей. Впрочем, сейчас они сидели в уголке, поедали гамбургеры и заливали их красным «Белфаст Бэй Лобстер», как люди, которым завтра в тюрьму, – приключение, которого Фульчи еще не испытывали.

И так прошел вечер.

Эдди Грейс проснулся от звука, как будто в темноте спальни кто-то чиркнул спичкой. Лекарства притупляли боль, но также притупляли и чувства, поэтому какое-то время он силился понять, который час и почему он проснулся. Он решил, что звук ему приснился. Ведь в доме никто не курил.

Потом вспыхнул красный огонек сигареты, и какая-то фигура уселась в кресло слева от него, он мельком разглядел мужское лицо. Мужчина казался худым и нездоровым, его волосы были зализаны назад, а длинные ногти на руках пожелтели от никотина. Он был одет в черное. Даже со своей пропахшей постели больного Эдди ощутил исходящий от него запах темноты.