Андерс Рослунд - Сделано в Швеции

Затем еще четыре выстрела. Один за другим. Очередь.

И – только ветер.

– Уехали. Прямо вперед.

Жив. Судя по голосу, даже не ранен. Но пока что лежит, вероятно, на обочине и, похоже, начал понимать, что на самом деле произошло.

– Он… просто вышел из машины. Целеустремленно. Решительно. Я был уверен, что сейчас умру.

Могло быть и так.

– Он стрелял по машине и по двигателю. АК-4. Я видел.

Это они. Та самая сила, энергия, даже радость. Они! Бронкс выбежал в коридор, помчался к лестнице, гаражу и машине. Больше полугода ни единого признака жизни. Последний вечерний звонок по телефону, чтобы их выманить. Безрезультатно. Еще несколько писем и несколько газетных объявлений, после чего контакт внезапно оборвался и Бронкса начали одолевать сомнения. Вероятно, он принял неверное решение, недооценил Старшего Брата. Хотя от общественности по-прежнему поступали конфиденциальные подсказки, а к расследованию подключились профайлеры и еще несколько оперативников, прорыва так и не случилось. Когда же весна сменилась летом, а лето – осенью, он все чаще чувствовал на себе взгляд Карлстрёма: десять лет доверия дали трещину.

Накануне сочельника весь Стокгольм, казалось, разбежался по домам. В каждой квартире зажжена елка. Через несколько минут он на полной скорости миновал кассовые будки у моста Альвиксбру, направляясь на запад, к магистрали Е-18.

– Это Бронкс.

Я не ошибся. Правильно оценил Старшего Брата.

– Я велел тебе идти домой, – сказал Карлстрём, в трубке слышались рождественские песни и детские голоса. Джон Бронкс вспомнил последнее Рождество, свой визит в этот красивый дом в красивом районе. Год назад. И до сих пор расследование не завершено.

– Я в машине, направляюсь в Хебю, сейчас проезжаю Ринкебю.

– Джон, черт побери…

– Это они.

На перекрестке Рутебру – красный сигнал светофора, и он проехал прямо на красный. Карлстрём молча ждал. Потом повернул трубку в комнату, рождественские песни стали громче.

– Слышишь, Джон?

Старомодный патефон. Иголка царапает по винилу. “I’m Dreaming of a White Christmas” [33] “Мне снится Рождество в снегу” (англ.). .

– Рождественские песни, Джон. Ветчина. Глинтвейн.

– Мне нужна группа спецназа по борьбе с терроризмом.

– Джон?

– Я знаю, это они.

– По словам одного из свидетелей, человек, стоявший на стреме возле банка, значительно старше остальных, медлительнее и неповоротливее тех, что находились внутри.

– Это они.

– Раньше среди них не было пожилых мужчин. Так?

– Леннарт?

Впервые за десять лет он назвал Карлстрёма по имени.

– Да?

– Мы никогда еще не были настолько близко. Но коллегам в Хебю нужно подкрепление. Они уже обстреляли одну из патрульных машин.

“White Christmas” наконец-то кончился. Теперь веселый детский хор радостно затянул “Frosty the Snowman” [34] “Фрости, снежный человечек” (англ.). .

– Джон, сегодня вечером я никак не могу связаться с начальником полиции и просить ее насчет спецназа, накануне сочельника это исключено. Да и вообще, раз округ не наш и ничто пока не говорит о том, что это они.

– Быстрее, Аннели!

– Раньше я здесь не ездила. Мы не тренировались…

– Быстрее! Надо убраться отсюда, прежде чем они перекроют дороги!

Снег плясал в лучах фар посреди темного леса.

Поверх винтовки Лео развернул на коленях карту и вел пальцем вдоль дороги, по которой они сейчас ехали, когда машина вдруг резко подпрыгнула и он ударился головой и плечом в боковое окно.

– Я не знаю, где мы, Лео, я…

– Только не останавливайся!

Она не остановилась, но как бы отключилась от реальности, была там, в том мгновении, когда семь пуль ударили в полицейскую машину. Они стреляли. А те, кто стрелял, могли сами стать мишенью.

– За этими домиками будет съезд на шоссе. Четыре километра. Езжай дальше, как я говорю!

Она знала, что оружие можно использовать по-настоящему, но никогда не позволяла себе думать об этом.

– Аннели!

Теперь не думать нельзя. Оружие уже использовано.

– Аннели, стой!

Оружие, которое может убить.

– Стой! Я сяду за руль!

Теперь она услыхала его крик. Остановиться здесь? В лесу? Зачем? И пока она смотрела в зеркало заднего вида, выискивая расстрелянную полицейскую машину, поворот приблизился и руль заскользил у нее в руках.

– Сворачивай! – одновременно закричали трое мужчин.

Слишком поздно. Она всем телом навалилась на педаль тормоза, но машина пошла юзом, все четыре колеса беспомощно съехали в канаву, резко уткнулись в склон и, взвихрив снег, с упрямым вздохом утонули в сугробе. Машина замерла. Внутри удар почти не ощутили.

Тишина, чуть ли не осязаемая, подтвердившая: то, чего не должно было случиться, случилось. Они остались без машины, на которой можно скрыться.

Лео открыл дверцу, но она тотчас спружинила о сугроб и опять закрылась. Он повернулся, уперся спиной в приборную доску, собрался с силами и начал толкать дверцу, каждый раз открывая ее чуть шире. Выбрался наружу и выше колен утонул в снегу.

– Яспер, бери оружие. Папа, понесешь деньги. Все выходите!

Один за другим они вышли в снежную метель. Яспер закинул кофр с оружием себе на спину, как рюкзак, Иван тащил в спортивной сумке три с половиной миллиона. У Аннели из носа текла кровь.

– Вот, возьми, – сказал Иван, протягивая носовой платок. Она промокнула кровь и умыла лицо снегом.

– Себастиан? Лео…

– Успокойся.

– Что он скажет? Что… он же приедет завтра, к нам домой.

– Аннели, посмотри на меня. Мы сейчас пойдем домой.

– Он приедет завтра. Будем праздновать Рождество. А мы… мы стреляли в человека.

Она плотнее запахнула тонкое пальтецо, вылезла из канавы на дорогу и остановилась. Лео открыл багажник, выбросил в снег все аккуратно запакованные подарки и достал сумку с куртками и брюками, в которых происходило ограбление.

– Будет холодно.

Куртка для Аннели, которая даже не пробовала подхватить ее, куртка для Яспера, который надел ее прямо поверх той, что уже была на нем, и куртка для Ивана, который взял ее, но тотчас опять уронил в снег. Он не мерз.

– Три километра до шоссе в любую сторону. Если сумеем пройти через лес, ни один местный легавый не рискнет с нами связываться, а подкрепление явится минимум через полтора часа. Надо держать такую дистанцию.

По-прежнему валил снег, но уже не стеной, а скорее медленно колышущейся мягкой завесой. Видеть легче. Но легче и быть увиденным. Они зашагали через поле к лесной опушке, как вдруг Аннели остановилась и рухнула на колени в глубокий снег.

– Я не пойду, – сказала она.

– Черт побери, Аннели!

– Не хочу. И никогда не хотела. Я хочу… домой.

– Вставай, сию минуту!