Рейчел Уорд - Числа. Трилогия

Ничего не могу с собой поделать. Инстинктивно пытаюсь отвести взгляд, но его рука разжимает хватку на моем плече и сжимает мне подбородок. Он заставляет меня посмотреть на него. Я закатываю глаза, не пуская его в свое пространство. Он смеется и отпускает меня, отталкивая мою голову.

— Ты правда не понимаешь? Твой ребенок — это все, о чем я мог мечтать, Адам. Чьи способности у него будут? Твои, Сарины, Миины и Вэл. Это будет потомок нескольких поколений одаренных людей. Почему ты думаешь, что меня устроит твое число, если я могу заполучить число твоего ребенка? Впрочем, тебя я все равно не убью. От тебя еще будет толк. Только подумай, сколько всего мы могли бы сделать вместе. Пока у тебя кишка тонка, но какие твои годы. Еще научишься. Мы станем братьями по крови — братьями по числам.

— Пожалуйста, Савл. Оставь в покое Сару и ребенка. Я прошу тебя. Прошу.

— Как я уже говорил, ты молод. У тебя впереди целая жизнь, настрогаешь еще. Столько, сколько захочешь.

У меня по загривку побежали мурашки.

— Прекрати. Не говори так.

— Как «так»? Как человек, проживший целых двести пятьдесят лет? Как человек, который знает, что к чему?

— Нет. Как человек, который забыл, что такое быть человечным.

— Что такое быть человечным, Адам? — говорит он. — Это значит иметь разум. Это значит быть лучше животных. Это значит уметь обманывать природу, побеждать, оставаться в живых.

Возможно, по-своему он прав. Но он кое-что упускает. Кое-что крайне важное.

— А как же любовь, Савл? Забота о близких, совместная работа, совместная жизнь? Семья, родные, друзья?

— Бред, — усмехается он. — Люди приходят и уходят. Ты сам в этом убедишься, когда пойдешь по пути, который я уже выбрал для себя. Зачем привязываться к людям, если они проживут лет семьдесят и умрут. Три раза по двадцать и еще десять лет — это и не жизнь, а так, насмешка.

— Но именно в этом и есть смысл жизни. Человеку дается только один шанс прожить ее правильно. Один шанс, одна жизнь.

— Эта точка зрения устарела. Я могу прожить столько жизней, сколько мне вздумается. Могу жить вечно.

— Но каждый раз, когда ты продлеваешь жизнь, кто-то другой умирает.

— Да, такова цена.

Я знал это с самого начала. Он безумно опасный человек.

Но по своим извращенным соображениям он хочет оставить меня в живых. И если я останусь жить, то умрет мой ребенок. Я не могу позволить этого. Не могу.

Придется заставить его убить меня.

— Ты и вправду дурак, Савл, — говорю.

Он отскакивает от меня, будто я ударил его.

— Ты дурак, если считаешь, что я стану тебе помогать. Я не опущусь до такой низости. Никогда. Ни за что. И если ты оставишь меня здесь, то я убегу и сделаю все, что смогу, чтобы остановить тебя. Расскажу всем, кто ты такой и что ты сделал.

За моей спиной Дэниэл тянет мои руки на себя, пытаясь знаками заставить меня замолчать.

Он не знает, что стоит на кону. Он не знает, что я должен сделать это, должен пойти дальше, должен взвинтить Савла так, чтобы он начал лопаться от гнева.

— Ты самый слабый, самый глупый человек, которого я встречал. Ты недостоин даже презрения. Ты…

Он поднимает свой пистолет и, держа его за ствол, с силой ударяет рукоятью меня по голове. Я едва успеваю зажмуриться. Затем я падаю, увлекая за собой Дэниэла. Вырубаюсь прежде, чем мы ударяемся о каменный пол.

Двигаемся дальше. Кое-где горят лампы, но проку от них мало — каменный пол под ногами скользкий, местами очень неровный. Мы, конечно, не бежим, но хотя бы пытаемся двигаться медленной трусцой. Мия пыхтит и старается изо всех сил. Впрочем, ей не остается ничего другого, ведь я железной хваткой держу ее за руку и тяну вперед.

Вдоль одной стены стоят груды коробок и ящиков, другая стена — сплошной скалистый массив. Потолок здесь очень высокий. В тот момент, когда я начинаю задаваться вопросом, не сбились ли мы с пути, я вижу на стене еще один знак. Они не очень-то бросаются в глаза — если не вглядываться, то и не увидишь. Каждый из них — как настоящий подарок.

Вскоре я чувствую, что стены постепенно сужаются. Коробки и ящики теперь стоят в один ряд и не закрывают каменную стену. Потолок тоже опускается.

И вдруг свет гаснет. Такое ощущение, что мы направляемся к глухой стене.

— Ладно, Мия, давай на минутку остановимся.

Я включаю фонарик и вожу им перед собой.

Склад закончился, но это еще не конец пути.

Он продолжается по скалистому туннелю где-то метр шириной и высотой чуть больше моего роста. Сзади доносится эхо голосов. Впереди — только непроглядный и молчаливый мрак.

— Ну что ж, — говорю я деланно-бодрым голосом. — Держи меня за руку, Мия. Сейчас мы пройдем маленький кусочек пути, на котором будет немножко темновато. Но потом все будет хорошо.

— Гдепапа?

— Он нас догонит. Пойдем.

Потолок опускается все ниже и ниже. Еще недавно это не напрягало меня, потому что я могла идти прямо, но теперь приходится нагибаться и идти на полусогнутых. Сверху капает вода. На полу лужи. Вскоре они сливаются воедино, и вот уже ноги погрузились в воду на один сантиметр, потом на два, на три…

Лучше мне не заморачиваться на эту тему, а не то я окончательно запаникую. Со всех сторон нас обступает темнота, над головами — многотонная толща земли и камня. Что говорил Адриан о длине туннеля? Он вообще что-нибудь об этом говорил?

Пространство продолжает сужаться. Я иду впереди Мии, изворачиваясь так, чтобы не отпускать ее руку. Тихо, как мышка, она шагает следом за мной, изо всех сил стараясь не отставать.

Я поднимаю фонарик и вижу, что в паре метров от нас — каменная стена. Это тупик. Что, черт возьми…

Просто прекрасно. Мы попались, как крысы в капкан.

— Погоди минуту, Мия, — говорю я чужим голосом.

Я вожу фонариком вверх и вниз, налево и направо. Слева в скале виднеется отверстие приблизительно метр высотой. Над ним — белый знак.

— Мия, нам, кажется, сюда. Надо лезть.

— Темно, мама, — говорит она.

Я разворачиваюсь и крепко обнимаю ее.

— Мы почти пришли, — говорю, хотя сама даже отдаленно не представляю, где мы на самом деле. — Ты у меня молодчина. Одеяльце все еще при тебе?

— А-га…

— Вот и замечательно. Постарайся не намочить его.

В тишине звучат только наши голоса да стук капель воды, просачивающихся сквозь потолок и падающих на пол. Ни Адама, ни Савла больше не слыхать. Кажется, что мы — единственные люди, оставшиеся в живых, на целом свете. Может быть, стоит вернуться? Но там остались Савл с пистолетом и Адам с ножом. Одному Богу ведомо, что сейчас происходит в той комнате. «Не думай об этом. Продолжай идти».

— Пригнись, Мия. Мне придется ползти на четвереньках. Я буду впереди, хорошо? А ты иди за мной. Не отставай, моя хорошая.