Рейчел Уорд - Числа. Трилогия

Я медленно встала, огляделась. Глупо было предполагать, что ключи так и лежат в ризнице в ящике стола, но я знала, что Саймон всегда носит другой комплект при себе. Он в это время разговаривал с Энн в боковом проходе — толстая связка поблескивала у него на поясе. Я подбежала к нему, рванула ключи. Он даже не сообразил, что происходит, а я их уже отцепила. Отпихнув Саймона, бросилась к двери на башню. Ключей было много, очень много, но я отыскала нужный со второй попытки. Я не оглянулась ни разу, просто проскользнула внутрь, захлопнула дверь и заперла, отрезав гул возбужденных голосов, даже и тот голос, который мне так хотелось слышать. Прежде всего тот, который мне так хотелось слышать. И все же он, не прекращая, звучал в голове, пока я мчалась по винтовой лестнице:

— Какого хрена, Джем?.. Джем!

Я вылетела на крышу, в лицо хлестнули струи косого дождя. Заперла дверь, которой заканчивалась лестница, добралась до подножия башни. За несколько секунд я промокла насквозь, брюки прилипли к ногам. Оказавшись в башне, я сразу поняла, что мне делать. Не обращая внимания на двери, я шла вперед и вперед, пока не добралась до той комнаты, где висели колокольные канаты, потом — наискосок через нее, ко второй лестнице. Последнюю дверь я решила не запирать — и других трех-четырех хватит, чтобы они уже ничего не успели. Когда они сюда доберутся, будет уже поздно. Дышала я быстро, тяжело, в груди жгло от перенапряжения. Ноги после подъема сделались ватными, ветер едва не сдувал меня своим напором. Чтобы не упасть, я положила руки на каменное ограждение.

Снизу долетали какие-то крики. Я не позволила себе посмотреть в ту сторону. Смотрела на крыши, на холмы вдалеке.

Постояла немного, отдышалась, но не стала дожидаться, пока в крови поубавится адреналина. Не отводя глаз от горизонта, подпрыгнула и изо всех сил, что еще остались у меня в руках, подтянулась на каменную стенку. Посидела там секунду, скрючившись, ловя равновесие, а потом медленно встала, раскинула руки.

В том бассейне на крыше плавало несколько человек, им, видимо, было наплевать на проливной дождь. Теперь я знала наверняка: меня среди них никогда не будет. И я уже никогда не стану никем другим, никем, кроме девочки, которая пятнадцать лет несла всем вокруг смерть и разрушение. Девочки, которая по своей непроходимой глупости вдруг уверовала в любовь, и которая теперь наконец открыла единственный способ спасти мальчика, которого любит.

А может, я все-таки увидела свое число?

Потому что все это время оно отражалось в глазах Жука. 15122009.

День последнего прощания.

Я поджала в кроссовках пальцы ног — можно подумать, это поможет удержаться за мокрый камень. Попыталась выпрямиться во весь рост, принять смерть с достоинством, вот только ветер и дождь продолжали свои насмешки. Они-то знали, что в общем строе вещей я — мелочь, я — ничто, и, сдувая меня, не оставляя на мне ни одной сухой нитки, они указывают мне мое место. Даже просто стоять там было невероятно тяжело: прямо передо мной вовсю бушевала буря, норовя швырнуть меня обратно, на плоскую крышу. Можно даже было опереться на ветер — не упадешь, но он вдруг менялся, стихал, — и тогда я принималась размахивать руками, шатаясь на краю, еще сильнее поджимая пальцы ног.

Меня подвели размышления. Нужно было просто влезть на ограждение и прыгнуть не раздумывая. Но мне оказалось слабо, мне почему-то понадобилось там постоять, подумать о том о сем. Если я прыгну, не может ветер забросить меня обратно? Сколько времени я буду падать? Будет больно, когда я упаду на землю? И вообще, я упаду на землю или рухну на нижнюю часть крыши? Нужно ли вообще это делать? Мне что, изначально было предначертано прожить всего пятнадцать лет? Или у меня все-таки есть будущее — лежит где-то там, дожидается, а я сейчас возьму и от него откажусь?

Я попыталась сосредоточиться, свести все эти малозначительные мысли к одной, самой важной: если я сейчас наберусь храбрости и со всем этим покончу, я избавлю от боли очень многих людей. А самое главное — я, возможно, спасу Жука. Если никто больше не будет видеть его число, может, и само число перестанет существовать.

Я должна это сделать, и сделать все нужно с достоинством, будто ныряешь в бассейн. Я встала на цыпочки, раскинула руки. Начала считать. Цифры и числа будут со мной до самого конца. Три… два…

— Джем!

Я оглянулась через плечо. Господи, да это же он — вылезает из дверей, этакий неопрятный клубок мелькающих ног и рук.

— Джем! Нет, нет, не надо!

Голос его срывался от ужаса.

— Отойди, Жучила. Не приближайся ко мне. Я должна.

— Да почему? Я ничего не понимаю… прошу тебя, не надо. Господи, ну пожалуйста, ну не надо!

Он подходил все ближе.

— Не приближайся!

Голос сорвался на визг, его унес ветер. Жук остановился, вскинув руки:

— Да не так уж все будет плохо, Джем. Ну отсидим. Да переживем как-нибудь. А потом начнем все сначала. С чистого листа. Джем, я тебя прошу! У нас все получится!

— Не в том дело. Я не могу объяснить. Прости, прости. Я должна.

Я снова балансировала на краю.

— Я ничего не понимаю, Джем. Зачем ты меня бросаешь? Зачем ты это делаешь?

Он снова шагнул в мою сторону. Даже сквозь ветер и дождь я различала запах его пота — он заполнил меня до краев, вернул вспять, к нашей первой встрече под мостом, к той ночи в коровнике.

— Зачем ты меня бросаешь, Джем? Я ничего не понимаю.

Уж это-то я точно ему должна. Должна все объяснить.

— Мне нужно покончить с числами, Жук. Только я одна их вижу. Они у меня внутри. Мне от них не избавиться.

Я понизила голос и теперь говорила не столько с ним, сколько с самой собой:

— Я должна это сделать. Другого выхода нет.

Он ничего не понял. Полна голова слюнявой романтики.

— Но неужели все должно кончиться вот так, Джем? Мы же теперь можем быть вместе!

Слова эти были почти непреодолимым искушением. Он один во всем мире знал, что мне сказать, что именно я хочу услышать.

Я заплакала.

— Ты ведь тоже этого хочешь, да, Джем? Я знаю, что хочешь. Ты же не станешь говорить, что для тебя все это полная фигня и ничего не значит, правда? Только не говори мне этого…

И он тоже заплакал.

А я вообще не выношу, когда мужчины плачут. Что-то в этом есть неправильное, верно? Лица у них для этого не приспособлены, они как-то разом скукоживаются, очень больно на это смотреть.

Он был уже совсем близко, совсем рядом со мной. Протянет длинную руку — и схватит. А я этого не хотела: я должна была довести дело до конца. Совершить самый важный поступок во всей своей жизни.

Три… два… и все же, все же… дотронуться до него еще раз, почувствовать на себе его руки, один-единственный, самый последний раз — эта мысль удерживала меня на краю.