Лорен Бьюкес - Сияющие

– Вот черт, это же запрещено. Спасибо, что согласился встретиться со мной.

– А ты не такая, как я представлял. Шоколад принесла? – Сиплость голоса легко объясняется повреждением гортани, которое он получил, когда пытался повеситься в камере на собственных штанах. Видимо, перспектива провести здесь еще восемь лет жизни не сильно его привлекала.

– Извини, не подумала об этом.

– Ты собираешься мне помочь?

– Я собираюсь попробовать.

– Адвокат сказала, что мне лучше с тобой не разговаривать. Чокнутая какая-то.

– Потому что я ей наврала?

– Ну да. Это у них профессиональная черта. Любой адвокат прекрасно знает, когда человек несет чушь.

– Мне казалось, что это поможет больше узнать о деле. Жаль, что так получилось.

– Ты с ней объяснилась?

– Я оставила сообщение, – покаянно вздыхает Кирби.

– Если ей это не понравилось, то не нравится и мне, – он поднимается и кивает головой охране, чтобы его увели. Недовольный полицейский делает шаг навстречу и готовит наручники.

– Подожди. Не хочешь меня выслушать?

– Так все из письма ясно. Ты считаешь, что Мэдригал убил маньяк-психопат, который и с тобой то же самое сделал. – Он так и останавливается на полдороге.

– Пеллетье, – рявкает охранник, – так идешь или нет?

– Прости, начальник, побуду еще. Сам знаешь этих шлюшек, – он окидывает ее оценивающим взглядом.

– Глупо, – равнодушно комментирует Кирби.

– А мне плевать, – огрызается он, но тут же «сдувается».

Кирби понимает, что он до сих пор боится, как пацан. Она знает: у нее футболка с такой же надписью.

– Ты сделал это?

– Да ты что, серьезно? Здесь у всех один ответ. Послушай: ты прикинь, что можешь сделать для меня, а я помогу тебе.

– Я напишу о тебе статью.

Он пристально смотрит на нее, а потом улыбается так широко, что кажется, сейчас проглотит ее целиком.

– Черт. Правда?

– Занимаешься спортом? Я могу написать об том. Здорово получится. Баскетбол в тюрьме. Думаю, Хэррисону понравится.

– Не-a. Я по железу.

– Ну ладно, подробное интервью. Как это было на самом деле. Может быть, даже в журнал. – Она не уверена, что это выгорит, но настроена решительно.

Джамаль играет в равнодушие, но Кирби очень хорошо знает, как людям хочется, чтобы их выслушали.

– Спрашивай.

– Где ты был во время убийства?

– С Шанти, кувыркался. Примерно так, – он делает символический жест рукой, очень красноречивый и отвратительно грубый.

– Я сейчас уйду.

– Ооо! Ты что, обиделась?

– Что мне действительно обидно, так это то, что какому-то психопату удалось исполосовать девчонок и остаться безнаказанным. Я пытаюсь найти убийцу. Будешь мне помогать или нет?

– Успокойся, девочка. Это я так, просто разыгрываю. Я вправду был с Шанти, но она отказалась свидетельствовать, потому что сама на условно-досрочном и прикрывать мою задницу, бывшую во многих переплетах, светиться в новом уголовном деле ей совсем ни к чему. Лучше я сяду, чем мать моего ребенка. Да и вряд ли это сработало бы. С такими-то обвинениями и моими прежними подвигами.

– Представляю.

– Машину я украл, это без вопросов, но вот все остальное… Тут я вообще не при делах.

– Вы разъезжали поблизости в тот день, когда была убита Джулия. И что, никого не видели?

– Ты бы поконкретнее. Мы кучу народа видели. И, что гораздо хуже, куча народа видела нас. Нам нужно было остаться у озера, тогда никто ничего и не подумал бы. А нас дернуло на север Шеридана. Погоди-ка… Мы останавливались на обочине отлить. Может, рядом с тем самым местом. Видели мужика, придурковатого.

У Кирби сжимается в животе:

– У него костыль был?

– Ну да, – Джамаль трет пальцем треснутую губу. – Точно, да! Я помню, он прихрамывал. Хромой ублюдок, да еще какой-то нервный. Оглядывался все время.

– Вы близко его видели? – У Кирби в груди все сжимается. Наконец-то. Вот оно, черт возьми!

– Довольно близко, через дорогу. Да мы тогда внимания не обратили. Но он хромал, точно.

– Что на нем было надето? – вдруг настораживается Кирби. Как хочется, чтобы все оказалось правдой…

– Такая черная широкая куртка и джинсы. Я запомнил потому, что было жарко, и эта одежда смотрелась странно. А может, он был в куртке, чтобы скрыть пятна крови?

– Черный такой мужик? Реально очень темнокожий?

– Черный как ночь.

– Ты придурок, – Кирби в бешенстве. Сама хороша, прямо на блюдечке приподнесла ему все, что хотела услышать. – Чушь несешь.

– А тебе нравится, – огрызается он в ответ. – Ты что думаешь, если бы я видел какого-нибудь подозрительного ублюдка, то не сказал бы полиции?

– Может, они тебе не поверили. Уж больно хотели упаковать по делу тебя.

– Это ты меня собираешься упаковать. А может, и вправду дать тебе интервью?

– Проехали.

– Вот дерьмо. Ты выкладываешь сучке все, что она хочет слышать, а потом сам же получаешь по морде. Знаешь, чего я хочу на самом деле?

Он наклоняется вперед и жестом предлагает ей придвинуться ближе, чтобы их не услышали. Чуть поразмыслив, она наклоняется ему навстречу, хотя прекрасно понимает, что он сейчас выдаст какую-нибудь гнусность. Он шепчет ей в самое ухо:

– Позаботься лучше о моей дочурке, Лили. Ей сейчас восемь, скоро будет девять. У нее диабет. Достань для нее лекарство и присмотри, чтобы ее мамаша не променяла его на крэк.

– Я… – Кирби откидывается назад, а Джамаль заливается смехом.

– Ну как, тебе нравится? Мы будем делать слезливую историю или нет? Еще можно фоток нащелкать, как малышка протягивает ручки через решетку. По щеке катится слеза, на голове косички и разноцветные резиночки. Запустим петицию. Организуем демонстрацию у ворот тюрьмы со всякими лозунгами. Глядишь, моей апелляции и дадут ход.

– Мне очень жаль, – Кирби оказывается совершенно не готова к его откровенной враждебности и обессиливающей безысходности этого места.

– Тебе очень жаль, – с каменным лицом повторяет Джамаль.

Кирби резко поднимается со стула, насторожив охранника.

– У вас еще восемь минут, – уточняет он, бросив взгляд на часы.

– Мы закончили. Извините, мне нужно идти.

Кирби закидывает сумку через плечо, охранник отпирает замок и открывает дверь.

– Засунь свои извинения сама знаешь куда, – кричит ей вслед Джамаль. – В следующий раз принеси мне шоколад с изюмом и орехами. И помилование! Слышишь меня?

Листья древовидного папоротника обрамляют витрину цветочного магазина в «Конгресс-отеле» наподобие театрального занавеса. Люди в холле воспринимают все происходящее в магазине как представление на сцене. И Харпер чувствует себя как на сцене. Здесь так душно. И запах цветов тяжелый, сладкий, липкий, проникает прямо в мозг. Поскорее бы выбраться отсюда.