Джон Коннолли - Жнецы

Опять же, как подчеркнул Гэбриел, Хойл вышел на Луиса через определенные каналы. Можно сказать, поистине старосветская куртуазность в наш модерновый век; такая, что своей неукоснительностью обязана репутации Гэбриела и услугам, что ему до сих пор причитаются. Любое нарушение Хойлом негласного протокола, скорее всего, чревато последствиями. Так что, исходя из понятий Гэбриела, волноваться сверх нормы у Луиса нет необходимости. Иными словами, входя в девятом часу вечера в здание, Луис с Ангелом были оба предельно насторожены.

За стойкой дежурил единственный охранник, который при их проходе едва заметно кивнул. Лифт в вестибюле был всего один, без кнопок изнутри и снаружи. В кабине везде зеркала. Никаких камер, во всяком случае на виду. Ангел прикинул: значит, их как минимум три – по одной за каждым стенным зеркалом плюс четвертый глазок где-нибудь за экранчиком, где появляются цифры с указанием этажей. Наверняка в лифте имелся еще и микрофон, так что Луис с Ангелом ехали молча, глядя на свои отражения в медно поблескивающих дверях: одно спокойно-отстраненное, другое несколько скептическое. Ангел зеркала недолюбливал. Луис как-то сказал, что они его тоже не любят: «У тебя даже отражение как будто меченое, оставляет за собой пятна».

Когда на дисплее показались литеры «ПХ», лифт мягко остановился. Бесшумно разъехались створки дверей, открыв взору пустое фойе все с теми же зеркалами на стенах и с вазой свежесрезанных цветов на небольшом мраморном постаменте. Помимо вазы там находились еще и двое охранников в траурно-черных костюмах и с галстуками в тон (тоже какими-то похоронными). Охранники держали наготове металлодетекторы. Ими они прошлись по Ангелу с Луисом, приостанавливаясь на ременных пряжках, карманной мелочи и часах, после чего кивнули: «Проходите».

Дальше виднелась массивная, восточного вида двустворчатая дверь из дерева, с явно старинной резьбой. За ней обнаружился еще один человек, по счету третий. Этот был одет сравнительно непринужденно: черные брюки и черный шерстяной жакет поверх белой рубашки с открытым воротом. Волосы, не длинные и не слишком короткие, зачесаны за уши как бы наспех, на ходу: главное, не смотреться растрепой, а остальное и неважно. Глаза карие, а на лице Ангел различил тонкую смесь смешливости, скрытого отчаяния и профессиональной зависти. Телосложение пловца: широк в плечах и мускулист, а торс гибкий и поджарый. Расстегнутый жакет висит свободно и вполне может скрывать под собой ствол.

Чувствовалось, как Луис рядом слегка расслабился, но у него эта реакция была всегда противоположна ожидаемой. Когда он вроде бы расслабляется, это явный признак того, что рядом угроза и что он готовится действовать. Примерно так может вести себя лучник, делая выдох одновременно с теньканьем тетивы, когда все его внутреннее напряжение сосредоточено уже непосредственно на полете пущенной стрелы. Несколько секунд Луис и тот человек, оба словно натянутые пружины, с молчаливой цепкостью смотрели друг на друга, после чего человек сказал:

– Меня зовут Симеон. Я личный помощник мистера Хойла. Спасибо, что пришли. Мистер Хойл будет с минуты на минуту.

Было не вполне ясно, какие именно обязанности выполнял Симеон в качестве помощника, но явно не печатание и не прием звонков. Не был он и простым охранником, как те двое, что занимались досмотром. Таких, как Симеон, Ангел на своем пути уже встречал, равно как и Луис. Это, безусловно, специалист. Оставалось лишь гадать, для чего бизнесмену, пусть даже такому денежному и скрытному, как Николас Хойл, понадобился в услужение некто со способностями, которыми, несомненно, владел Симеон.

Взгляд помощника ненадолго охватил Ангела. Видимо, решив, что задерживаться особо не на чем, Симеон возвратился к Луису. Уходя спиной вперед в зал, из которого явился, правую руку Симеон вытянул в жесте гостеприимства – разом и респект, и проявление разумной осторожности.

Они вошли в неярко освещенное жилое помещение – обширное, распахнутое глазу, со стеллажами от пола до потолка, где в разнообразных комбинациях располагались книги, скульптуры и старинное оружие – клинки, топоры, кинжалы – все на прозрачных стеклянных подставках. Здесь стоял такой холод, что у Ангела на коже высыпали мурашки. Половицы были из красного дерева, а темные диваны, кушетки и кресла манили уютом, словно говоря при этом: вот оно, обиталище человека чести, безупречного вкуса и тонкого обращения, из безвозвратно ушедшей эпохи. Помещение и вправду взялось как будто из прошлого или даже позапрошлого века, если бы не стеклянная стена, выходящая на закрытый бассейн, легкая рябь воды в котором отбрасывала на стены интерьера зыбкие, переливчато-извилистые блики. Подобный контраст поначалу приводил в замешательство, но затем возникала мысль, что здесь это очень даже к месту и интерьер от этого только выигрывает. Если не стоять вблизи стеклянной стены, откуда видно голубую впадину бассейна, то взгляд различает лишь призрачную пятнистую игру теней на стенах. Ощущение такое, будто находишься в каюте какого-нибудь лайнера посреди океана.

– Ого, синь какая, – непроизвольно заметил Ангел, глядя на воду.

И в самом деле: в воду бассейна как будто добавили краситель, настолько бирюзовой она была. Ангел даром что любил поплавать, но в эту лужу окунаться бы не рискнул. Смахивает на емкость с химикатами.

– За бассейном раз в неделю осуществляется профессиональный уход, – пояснил Симеон. – Мистеру Хойлу импонирует чистота.

В его голосе чувствовался оттенок приглушенного сарказма. Луису доводилось встречать людей, которых с работодателями сближало нечто большее, чем просто охрана, но меньшее, чем дружба. Они напоминали эдаких сторожевых псов, проникшихся любовью к хозяевам за то, что те дают им кормиться объедками со своего стола. Такое же немое обожание, умильно-преданное виляние хвостом, а если хозяин, бывает, гневается, то это только их, собачья, вина: недоглядели, недоработали. Симеон, впрочем, таким не казался. Судя по всему, он соблюдал простую, сугубо финансовую договоренность, и до тех пор, пока Хойл продолжал начислять на его счет оплату, Симеон продолжал оберегать Хойлу жизнь. Обе стороны прекрасно отдавали себе в этом отчет и, похоже, были этим обоюдно довольны.

– А Симеон – это имя или фамилия? – полюбопытствовал Ангел.

– Вас это как-то волнует?

– Да нет. Я просто так, беседу поддержать.

– У вас это не очень получается, – усмехнулся Симеон.

– Мне часто доводится такое слышать, – вздохнул Ангел.

На одной из стеллажных полок Луис изучал наконечник древнего копья – не притрагиваясь, а лишь бережно повернув к себе стеклянную подставку, чтобы оглядеть оружие спереди, словно оно было направлено ему в лицо.