Джон Коннолли - Жнецы

Луис слушал. По рассказам получалось, что качества, наиболее ценные для снайпера, в целом годны и для его собственной диспозиции: ум, надежность, инициативность, преданность, стабильность и дисциплина. Имеет смысл тренироваться регулярно, оттачивать навыки; поддерживать себя в хорошей физической форме, поскольку с ней приходят уверенность, стойкость и самообладание; не курить, потому как неконтролируемый кашель может выдать твое местонахождение, а желание подымить чревато нервозностью, раздражительностью и, как следствие, снижением эффективности; быть эмоционально сбалансированным, не позволяя себе волноваться или в чем-то каяться, когда настает момент убивать.

И наконец, Блисс посвятил Луиса в важность ухода . Снайперы, как и Жнецы, во многом орудия возможности. Крайне важно уметь вызревать , чтобы, когда возможность представится, оказаться готовым. Хорошая подготовка сама по себе создает возможности, но иногда возможность не открывается, и тогда нужно проявить мудрость и сдержанность: не форсировать ситуацию. Настанет черед, и придет еще один случай, надо лишь проявлять терпение и готовность.

Но бывает и такое, когда все идет не так, когда инстинкты твердят тебе: «Остановись, бросай все и уходи». Однажды Блисс был на задании в Чили. Он уже держал цель в круге прицела и до выстрела оставались считаные мгновения, как вдруг один из телохранителей глянул на окно, где затаился Блисс. Снайпер знал, что для охранника невидим: уже почти стемнело, а сам он был закутан в черный, не отражающий света материал, возле затемненного окна в какой-то невзрачной многоэтажке. Дуло винтовки, и то было зачернено. Так что взгляд телохранителя остановиться на нем просто-таки не мог. И тем не менее охранник туда посмотрел.

Делать выстрел или нет, Блисс даже не раздумывал, хотя палец на спусковом крючке уже начинал напрягаться. Вместо нажатия Блисс взял и ушел. Оказалось, это была подстава. Кто-то выдал, проинформировал. А снайпер, оставив винтовку, скрылся из здания буквально за секунды до того, как по его душу нагрянули. Гэбриел тогда все понял, принял меры, и утечка была найдена и заткнута.

– Помни, – завершил Блисс тот свой рассказ, – жизнь у тебя всего одна. И твоя задача – продлить ее как можно дольше. Весь фокус в знании, когда стоять, а когда уйти.

Шел третий час ночи. Ловейны спали наверху: взрослые в одной комнате второго этажа, дети в соседней, смежной с ними. Третий этаж был нежилым. Дважды в течение каждого часа Луис и Блисс поочередно наведывались на второй этаж с проверкой. Внизу по радио пела Конни Фрэнсис – что-то там из старых записей. Репертуар выбирал Блисс, а не Луис: он на это шел из почтения перед своим старшим во всех смыслах товарищем.

Сейчас Луис остался в кресле, а Блисс отправился наверх проверять Ловейнов. Когда минуло пять минут, а Блисс все не возвратился, Луис встал из кресла и вышел в лестничный проход.

– Блисс, – позвал он вполголоса, – ты в порядке?

Ответа не последовало. Луис повторил вопрос по рации, но в ответ донесся лишь шум статики.

Он вынул из кобуры пистолет и стал подниматься по лестнице. Дверь в детскую спальню была открыта; дети лежали, свернувшись калачиком, на своих кроватках. Ночник у стены был выключен. Во время прошлого обхода Луиса он светился. Луис, подобравшись, нажал на выключатель.

Простыни пропитались кровью, одна из подушек валялась на полу с двумя дырами от пуль, откуда высыпались перья. Луис подошел к ближней кровати и приподнял простыню над Дэвидом Ловейном. Мальчик был мертв, подушка под его головой набрякла кровью. Луис проверил соседнюю кровать. Его сестренку убили одним выстрелом в спину, там, где сердце.

Луис хотел криком позвать на помощь, но молча замер. В родительской спальне слышался шорох шагов. Луис погасил ночник и перебрался к смежной двери, тоже приоткрытой. Он медленно ее отворил, подождал.

Ничего. Никого.

Он ступил в комнату, где навстречу ему шатко, незряче двигалась бледная фигура – Фелиция Ловейн в кремовой комбинации, темной от крови из пробитой груди. Луис думал, что женщина пытается до него дотянуться (ее протянутая левая рука обагрена была кровью, своей и мужа, который мертвый лежал сзади на кровати), но затем понял, что она смотрит мимо, из последних сил пытаясь найти своих детей.

Луис выставил руку, чтобы остановить Фелицию, и она, упершись в нее, замерла, стоя на цыпочках. Женщина посмотрела на него, и рот ее безмолвно раскрылся. В глазах стояли невероятная, запредельная тоска и покинутость, которые через секунду угасли вместе с жизнью, и бездыханное тело мягко рухнуло на пол.

Шаги позади себя Луис расслышал слишком поздно. Он думал повернуться, но в затылок ему уперся ствол, и он застыл на месте.

– Тихо, – произнес голос Блисса.

– За что? – ошарашенно выдохнул Луис.

– За деньги, за что же еще?

– Они тебя найдут.

– Не найдут. На колени.

Луис знал, что жить ему осталось недолго, но умирать на коленях не собирался. Он бешено крутнулся – темной дугой мелькнуло в руке оружие, – но тут Блисс выстрелил, и все померкло.

Уилли Брю и Арно после консультаций с Луисом решили, что снова открывают свою автомастерскую. Вообще-то Луис был против, опасаясь за их безопасность, зато Уилли с Арно были категорически за, опасаясь за свое психическое состояние, если только не возвратятся в собственный укромный раёк из автомобилей, запчастей и комбезов. У них, как они сами сказали, ждали ремонта машины и ждали своего выполнения обещания. Насчет последнего Арно вмешался с идиотски-страдальческой репликой, что он-де «готов лезть в петлю от тоски и угрызений совести». Уилли заподозрил, не слямзена ли эта строчка из какой-нибудь песни или стиха, и поглядел на Арно так, чтобы тот не усомнился: еще одна такая залепуха – и в горло ему зальется машинное масло прямо из канистры.

Вынутый из мирка своей любимой автомастерской, отрезанный от заведенного порядка, который вот уже столько лет поддерживал его по жизни, Уилли ловил себя на том, что слишком много думает. С мыслями приходили сомнения, за ними огорчения, а с огорчениями приходил позыв накатить (он, собственно, никуда не девался, просто дремал), и накатить больше, чем того требовал благоразумный расчет поднять себе настроение. Звучит как парадокс, но Уилли по своей натуре был одиночкой. Счастливее всего он чувствовал себя в окружении людей и в роли, для которой годился больше всего: добрый доктор, одетый в синий комбез с нагрудником, со смазкой на руках, поглощенный процессом интимного общения с прихворнувшим четырехколесным другом. Какая-то внутренняя часть Брю при этом могла уютно отступать, растворяться в уютном понимании того, что необязательно полностью погружаться во всю эту рутину, и в этот момент на автомате врывалась другая его часть и позволяла активировать иную роль – чуточку своенравного и чудаковатого, но вполне радушного хозяина. Без этого второго персонажа, в котором он временно растворялся, Уилли грозила бы участь потерять нечто самое лучшее в себе, причем окончательно и бесповоротно.