Том Харпер - Секрет покойника

— Оно принадлежало епископу?

— Слуга утверждает, что нет.

— Значит, убийце?

— Или же его туда намеренно подбросили. — Он издает нетерпеливый вздох. — Это вопросы, Гай, на которые я хочу получить ответы.

Ожерелье холодное на ощупь — амулет мертвеца, который мне вручили вопреки моему желанию. Я продолжаю сопротивляться.

— Я ничего не знаю о христианах.

— Неправда, — возражает Константин и прикасается к моему плечу. Когда-то это был естественный, дружеский жест. Сейчас его рука равнодушно тверда. — Ты знаешь достаточно, чтобы понимать, что они враждуют как коты, зашитые в одном мешке. Если я отправлю выяснять случившееся одного из них, половина их тут же объявит его схизматиком и еретиком. Тогда вторая половина поспешит обвинить в том же самом первую.

Император качает головой. Хотя он и бог, даже он не в состоянии постичь тайны церкви.

— Ты думаешь, что его убил христианин?

Похоже, мой вопрос застает его врасплох. Константин растерян. Я почти верю в его искренность.

— Помилуй бог. Они плюются и царапаются, но зубы в ход не пускают.

Я не спорю с ним. Я ничего не знаю о христианах.

— Но люди начнут строить догадки. Кто-то скажет, что убийство Александра — это преступление против всех христиан, которое совершили их ненавистники. Эти раны еще не зарубцевались, Гай. Мы пятнадцать лет вели гражданскую войну, чтобы объединить империю и восстановить мир. Нельзя допустить, чтобы сейчас она распалась.

Константин прав в своем беспокойстве. Он построил город в спешке. Цемент еще не затвердел, но уже пошел трещинами.

— Через две недели я ухожу в поход. Через два месяца я буду далеко отсюда, в Персии. Я не могу оставить это дело нерешенным. Мне нужен кто-то, кому я могу доверять и кто может быстро разрешить эту загадку. Прошу тебя, Гай. Ради нашей давней дружбы.

Неужели он думает, что способен повлиять на меня? Ради нашей дружбы я делал такие вещи, за которые даже бог по имени Христос при всей его снисходительности не простил бы меня.

— На следующей неделе я собирался домой, в Мёзию. Все уже готово к отъезду.

На его лице появляется выражение, подобное тоске по прекрасному прошлому. Его глаза туманятся воспоминаниями.

— Ты помнишь те дни, Гай? Как мы играли в полях на окраине Наисса [3] Наисс — ныне сербский город Ниш. ? Как забирались в курятники, где воровали яйца? Нас ведь тогда никто не поймал, верно?

Нас не ловили, потому что твой отец был трибуном. Но я не говорю этого вслух. Не стоит рисковать.

— Я должен побывать там, хочу вновь почувствовать под ногами родную землю. Я сделаю это, когда вернусь из Персии.

— Всегда буду рад видеть тебя в своем доме.

— Я загляну к тебе. Но ты окажешься дома раньше меня. Как только выполнишь мое задание.

Вот и все. У бога нет времени для долгих разговоров. Мы могли бы обсуждать этот вопрос часами, днями, он же свел свои доводы к одному предложению. Все мои уловки, все мое нежелание впутываться в это дело пошли прахом от мгновенно принятого решения.

— Тебе просто нужен виновник, или ты действительно хочешь, чтобы я нашел настоящего убийцу?

Это очень важный вопрос. В этом городе не все убийства являются преступлениями. И не все преступники — виновными. И Константин лучше, чем кто-либо другой, понимает это.

— Я хочу, чтобы ты выяснил, чьих это рук дело. Очень осторожно.

Ему нужна правда. Тогда он решит, что ему делать.

— Если я стану стучаться в двери христиан, откроют ли они мне?

— Они будут знать, что такова моя воля, что ты выполняешь мое поручение.

Я здесь ради тебя. Всю свою жизнь я выполнял твои поручения. Твой советник и друг. Твоя правая рука, когда требовалось действовать, но тебе нужно было сидеть тихо. Твоя аудитория, твоя публика. Ты играешь, я рукоплещу. И подчиняюсь.

Он хлопает в ладоши, и откуда-то из тени появляется раб. Обо мне сразу забыли: в этом городе всегда есть другая публика. Раб принес диптих из слоновой кости — две таблички, соединенные кожаными полосками. Передняя украшена резным изображением императора. Его глаза обращены к небу, на голове солнечная корона. Рядом — знакомая монограмма Хи-Ро, та самая, что и на ожерелье. Несколько строк текста на внутренней стороне перечисляют полномочия, дарованные мне Константином.

— Спасибо, что берешься за это дело, Гай. — Он обнимает меня, и на сей раз между двумя старыми телами возникает что-то похожее на теплоту. Он шепчет мне на ухо: — Мне нужен тот, кому я могу доверять. Тот, кто знает, где зарыты тела.

Я смеюсь, мне больше ничего не остается. Конечно, я знаю, где зарыты тела. Большую часть могил я выкопал сам.

Наши дни

Стена была серой и выщербленной. Потолок белый. Деревянная дверь с застекленным окошком, над ней распятие. Слышен монотонный гул и время от времени какое-то пиканье, похожее на случайные выстрелы в старой компьютерной игре. Каждая клетка ее тела кричала и стонала от боли.

Она лежала на спине, рассматривая детали. Так было легче побороть боль. Оказывается, стена никакая не выщербленная, это всего лишь иллюзия: просто краска на бетоне слегка облупилась. Серая краска. Интересно, кому это пришла в голову мысль красить бетонную стенку серой краской? Пиканье было неритмичным и доносилось из двух источников, которые звучали немного не в такт. Один отставал от другого на пару секунд. Затем пару мгновений звуки доносились почти синхронно, после чего второй вырывался вперед.

Потолок не был полностью белым. На плитках темнели бурые пятна, как будто от пролитого вина.

Пятно на окошке шевельнулось. Оно было не на окне, а по ту сторону стекла. Кто-то стоял там, спиной к двери. Она стала ждать, когда человек отойдет, но тот оставался на месте.

Где я? — подумала она. Затем возник новый, куда более страшный вопрос: Кто я?

Ее охватила паника. Она попыталась встать, но обнаружила, что не может. Паника усилилась, дыхание перехватило. Сердце стучало так часто, как будто было готово выскочить из груди. Все вокруг неожиданно потемнело. Она заметалась на кровати, пытаясь скинуть с себя одеяло. Из горла вырвался истошный крик. Дверь тотчас же распахнулась. В комнату ворвался мужчина в тесном костюме. Он что-то громко крикнул на незнакомом языке. Пиджак распахнулся, открыв взгляду пистолет в коричневой подмышечной кобуре.

Она вновь провалилась в темноту.

— Эбигейл! Вы меня слышите?

Паника никуда не делась, теперь она дремала в ней, подобно медленному запалу, постепенно прожигая дыру в ее животе. Дыхание сделалось поверхностным. Она попыталась пошевелить рукой, но не смогла. Дыхание участилось. Успокойся!

Внезапно она поняла, откуда доносится пиканье. Она тотчас прислушалась, заставляя себя сосредоточиться на его ритме, выделяя его среди прочих звуков. Затем попыталась дышать ему в такт. Это помогло ей немного расслабиться. Наконец, она осмелилась открыть глаза.