Мэтью Квирк - Ставка в чужой игре

Matthew Quirk

THE DIRECTIVE

Copyright © 2014 by Rough Draft Inc

© А. Новиков, перевод, 2015

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015

Издательство Иностранка®

Мэтью Квирк изучал историю и литературу в Гарварде. После окончания университета он пять лет провел в издании «The Atlantic», где писал о преступлениях, частных военных подрядчиках, торговцах опиумом, террористах и международных преступных группировках. Живет в Вашингтоне, округ Колумбия. На сегодняшний день автор двух романов, первый из которых, «500», завоевал широкое читательское признание.

Напряжение усиливается от страницы к странице, ведь автор описывает игру в кошки-мышки по очень высоким ставкам.

Вкупе с напряженным сюжетом увлекательная инструкция к тому, как вскрывать замки и обманывать доверчивых обывателей. Блестяще!

Прекрасно продуманный роман, который повествует о том, как большая политика в борьбе за власть подменяет белое на черное и в результате все становится серым. Подлинный хит сезона!

Действие не отпускает ни на секунду, заставляя лихорадочно переворачивать страницы.

А вот и полиция. Я ощущал, как чешуйками подсыхает чужая кровь, стягивая мне кожу. Для всего мира я стал преступником. Кому, как не мне, было более чем понятно, что остается лишь поднять руки и сдаться, доверив жизнь закону, который я поклялся защищать. Тому самому закону, разрушившему мою семью.

Или же отдаться в руки убийц? Они ждали рядом, в черной машине, и это мой единственный шанс бежать. Распахнулась задняя дверца. Я был невиновен, но достаточно повидал в жизни, чтобы знать твердо – правда не имеет значения.

Из салона протянулась рука.

Мой единственный шанс выбраться – увязнуть еще глубже.

И я сел в машину.

Никогда не делай ставки в чужой игре. Это нехитрое правило мной усвоено от отца. Тогда какого черта я тащусь сейчас по переулку Манхэттена, ощупывая в кармане двенадцать сотен долларов, к шайке уличного жулья, что облапошивает в «три листика» лохов? Причем вид у парней такой, будто они решили не пырять сегодня ножом прохожих, а всего лишь перекинуться в картишки.

Понятия не имею. Хотя, размышляя здраво, поведение мое явно связано с теми восьмью часами, которые я провел за разглядыванием фарфоровых сервизов, стиснутый с боков моей невестой Энни и ее бабушкой.

В «Бергдорф Гудмен» [1]есть лавка под названием «Обручальный салон», где продавец в костюме-тройке и целое стадо холеных дамочек устраивают для вас парад всяческих роскошных предметов до тех пор, пока цена в полторы тысячи долларов за графин не начнет казаться приемлемой и разумной.

Бабушка Энни по имени Ванесса взяла на себя предсвадебные хлопоты, поскольку мать Энни скончалась много лет назад. Продавец, говоривший с аргентинским акцентом, продемонстрировал нам все мыслимые варианты блюд, ножей, вилок, тарелок, чайных чашек и всевозможных чаш.

Энни не очень-то заботит материальная сторона жизни – ей никогда не приходилось о ней думать, – но я видел, что бабуля обрабатывала ее на тему весомости фамилии Кларков и семейных ожиданий.

Четвертый час перешел в пятый. Это была наша вторая остановка за день.

– Майк? – спросила Энни.

Дамы уставились на меня. Стоявшие позади них продавец и его гарем нахмурились, точно жюри присяжных. Я завис.

– Ты меня слышишь? – спросила Ванесса. – Чашки обычные или на ножках?

– А-а… Меня устроит что-нибудь простое.

– Разумеется. – Ванесса растянула губы в улыбке. – Тебе не кажется, что эти чуть более… утонченные, а эти – чуть более… элегантные?

Энни взглянула на меня. Я был готов на все, лишь бы сделать ее счастливой, но уже начал выдыхаться после четырех дней, проведенных в Нью-Йорке в режиме белки в колесе, когда меня таскали из одной лавки с безумными ценами в другую.

– Совершенно верно, – буркнул я.

Энни встревожилась, Ванесса рассердилась.

– Так какие? – осведомилась бабушка. – Это был вопрос.

Пару лет назад отец Энни спустил на меня немецких овчарок, чтобы те меня растерзали, но по сравнению с Ванессой он все больше и больше казался мне симпатягой.

Энни перевела взгляд с бабушки на меня.

– Майк?

Аргентинец теребил цепочку часов. Ванесса натянула салфетку (шестьсот нитей на дюйм, [2]между прочим) туго, как удавку. Глаза у меня пересохли от бесконечного разглядывания вещей и безжалостного магазинного света, и когда я опустил веки, мне показалось, что они царапают глазные яблоки.

Желание выйти из себя – например, смахнуть всю эту дребедень со стола – все более обрастало плотью, но вряд ли это было лучшим решением.

Я встал и прищелкнул языком:

– Прошу прощения. Мне нужно отлучиться. Я обещал до конца рабочего дня позвонить бухгалтеру.

Ложь, конечно, но зато действенная. Если в семействе Энни что-то и считалось священным, так это деньги. Как иначе отсюда свалишь.

Я быстро зашагал к выходу. Аргентинец махнул рукой – наверное, хотел подсказать, что у них имеется специальное помещение для таких затюканных женихов, как я, где можно получить стейк и посмотреть спортивный телеканал, но мне требовались воздух и улица.

Игроков в «три листика» я заметил краем глаза еще по пути в «Бергдорф». Они расположились на заваленной мусором боковой улочке, примерно на полпути между мраморными демонстрационными залами Пятой авеню и торговым центром для средних американцев, в который превратился Таймс-сквер.

Шагая по людным тротуарам, я примечал мошенников, работающих в толпе туристов. Карманник чистил зевак, столпившихся вокруг китайца, рисующего портреты. На противоположной стороне улицы крутились несколько назойливых рэперов: они ставили автографы на десятидолларовые компакт-диски и завершали продажу отнюдь не призрачными угрозами. После нескольких часов принудительного следования благопристойным манерам (и кондиционированный воздух в придачу) весь этот шум и жульничество подействовали на меня освежающе.

Я шел без определенной цели и неожиданно для себя обнаружил, что свернул в переулок к тем самым картежным шулерам. Игра все еще продолжалась, отметил я с удивлением, хотя игроки переместились на другой конец улицы.

Сдающим у них был долговязый и жилистый белый парень, в котором чувствовалась отчаянная сила. Он щеголял в бейсболке «Нью-Йорк янкиз» с надвинутым на глаза козырьком, которая была ему на пару размеров велика, и в джинсах, провисших от середины задницы.

Стол им заменяли три ящика из-под молока, поставленные друг на друга и застеленные газетой. Над газетой порхали карты под причитания: «Двойка – пусто, туз – капуста! Кто не трус, тому – туз…»