Доминик Сильвен - Грязная война

– Честно говоря, я ехала, куда лицо смотрит.

– Куда глаза глядят.

– Why not [16] Здесь: пусть так ( англ. ). . Куда хочешь поехать, Лола?

– Давай сделаем остановку. Я объясню тебе свою теорию.

Американка удивленно вскинула брови и припарковала машину.

– В свое время я потерпела поражение, потому что знакомые Туссена не захотели со мной разговаривать. Это слишком близко меня касалось, и я была не в состоянии правильно вести допрос. Я давила на свидетелей, вместо того чтобы расположить их к себе. Сегодня мы начинаем с нуля. Банголе был первым в моем списке. Едем расспрашивать других.

– А кто следующий?

– Жан Тексье, отец Туссена.

– У них были разные фамилии?

– Как видишь.

– Тебе не кажется это странным?

– Нет, почему? Туссен выбрал фамилию матери, Каликсты Киджо. Для юноши, который разрывается между двумя культурами, это нормально.

Лола достала из кармана плаща потрепанный блокнот. Давние записи, найденные в старой коробке, которую она чуть не сожгла, но потом передумала. То ли повезло, то ли интуиция подсказала.

Жан Тексье жил на улице Гутенберга, в Пре-Сен-Жерве. Оставалось надеяться, что он не переехал. Лола набрала его номер. Попав на автоответчик, она оставила сообщение, что заедет завтра утром.

– Ты разочарована.

– Я бы хотела увидеться с ним сегодня вечером.

– Что за спешка? Ты ждала пять лет, так можно еще ночь подождать.

– У нас мало времени.

– Из-за Саша?

– Не только. Поверь мне, благодаря шумихе в прессе Киджо и Видалем интересуется не только полиция.

Саша взял с собой Карль. Присутствие женщины успокоит мать Видаля. Однако когда он ее увидел, то понял, что, будь то женщина или фонарный столб, Бернадетта Видаль отнесется к ним одинаково. А именно никак. Она сидела, облокотившись на липкую стойку бистро на углу улицы Прерий, недалеко от площади Гамбетта. Но, несмотря ни на название улицы, ни на утренний свет, смягчавший контуры домов, в забегаловке не было ничего буколического. Что же до склонности дамы к общению, то она предпочитала общаться со своим стаканом, а не с людьми. Слова из Бернадетты Видаль выползали как из пьяной мельницы, но редко когда удавалось услышать столько малоприятных эпитетов за столь короткое время. Рассказ звучал необыкновенно поэтично.

В общих чертах, отец Флориана оказался сволочью и сделал ей большой подарок, когда свалил, бросив ее и мальца. Никто об этом ублюдке ни разу не пожалел. Флориан уродился весь в своего гнилого папашу. Ленивый, тупой и властный. Бернадетте пришлось с малолетства усмирять его, чтобы показать, кто в доме хозяин. Этот мерзавец никогда не навещал ее, и ей на него плевать. Прислал однажды письмо, что женится на какой-то сучке голубых кровей. Подтереться этим письмом. На похороны она не пойдет. Сын ее умер, когда из дома слинял. Конец истории.

– Когда вы видели его последний раз?

– Не помню. Мне ни к чему.

– А пять лет назад к вам не приходил офицер из полиции, чтобы расспросить о Флориане?

– Какой из себя?

– Лет тридцати, африканского происхождения.

– Я с неграми не разговариваю.

– Я не спрашиваю, с кем вы разговариваете, я спрашиваю, приходил ли он к вам.

– Не помню такого.

– Вам известно, что Ришар Грасьен оплатил учебу вашему сыну?

– А мне-то что?

– Ваши ответы помогут нам найти убийцу Флориана.

– Он сам захотел жить с богачами. Вот и получил.

– Вы приходили к нему просить денег?

В тусклых глазах мелькнуло беспокойство. Она повернулась к хозяину, чтобы заказать еще вина. Майор сделал знак прекратить вакханалию. Хозяин спрятался за кофеварку.

– Мадам Видаль, отвечайте на мои вопросы здесь, или я вас заберу. А у нас красного вина не будет. Учтите.

– Вы кого хотите арестовать-то? Меня или убийцу? Смотрите не перепутайте.

– Вы уже много лет живете на пособие по безработице. Деньги не пахнут.

– Ну, ладно. Приходила я к Флориану, чтобы дал мне немного. Имею право, нет? Он-то в детстве на мои деньги рос.

– И он дал вам немного ?

– Держи карман шире. Это же крыса самая настоящая. Вытолкал меня в шею. Выродок.

– Хороший повод для мести. Поруганная родительская любовь.

– Нет, вы чё, издеваетесь? Не я это, мать вашу!

– Чтобы я вам поверил, впредь будьте сговорчивей. Она сделала большой глоток вина, с ненавистью глядя на хозяина бистро и его кофеварку. Было видно, что она взвешивает “за” и “против”. Саша дал ей поразмыслить.

– Ты упрямый, да? Старух не уважаешь, сразу видно. Ладно, твоя взяла. Приходил негр и доставал меня своими вопросами.

– Какими именно?

– Да все про Флориана. Каким он был в детстве. Когда встретил того мужика, который ему деньги дает. Грасьена этого. А я ничего не знала. Хитрый он был, этот черномазый, со своими вопросиками.

– Он говорил про убитого журналиста?

– Кажется, да. Еще один негр.

– Норбер Коната?

– Кона… чего? Не помню. Мне по барабану. Это ж когда было. Больше ничего не знаю. Оставьте меня в покое.

– Покой на тебя снизойдет, только когда у меня будет твое заявление, написанное по всей форме. Поедешь с нами в полицию, составим протокол.

– Так ты ж сказал… Ай, ладно, ясно. Все вы, паразиты, одинаковы.

– Поосторожней с оскорблением офицера полиции при исполнении. Придержи язык, он тебе еще пригодится.

Бернадетта пробурчала какие-то ругательства и крикнула хозяину, чтобы записал на ее счет. Тот не захотел ничего слушать. Похоже, боялся, что любимую клиентку с ее долгами увозят надолго. Изрыгая проклятия, мадам Видаль расплатилась и отправилась с полицейскими. Всю дорогу до набережной Орфевр она благоразумно молчала.

Прежде чем войти в кабинет, где ждала Бернадетта Видаль, Саша обернулся к Карль. И заметил ее нетерпение.

– Видаль ел на золоте, но родился на соломе. Любопытно, не правда ли?

– С этой святой [17] Намек на святую Бернадетту из Лурда (1844–1879), известную тем, что ей являлась Дева Мария. мы не зря потратили время, шеф.

Пока святая Бернадетта сообщила два важных факта: Туссен Киджо серьезно интересовался Видалем и его покровителем и думал, что оба адвоката как-то связаны с убийством его друга-журналиста.

– Видимо, лейтенант Киджо ворвался в эти райские кущи очертя голову, – продолжала Карль. – Со своими неудобными вопросами про смерть журналиста.

– А мы пока прижмем обворожительную мадам Видаль. И она не выйдет отсюда, пока не выдаст нам все, что помнит.

Зигмунд тихонько похрапывал, растянувшись на сиденье. Подруги не стали прерывать сиесту пса и отправились к Жану Тексье. Увидев старика снова, Лола была потрясена. Время изменило его гораздо сильнее, чем обычно бывает за такой срок. Его морщинистое лицо казалось каким-то блеклым, он потерял добрый десяток кило. Горе от потери единственного сына. А может, и болезнь в придачу? Когда жизнь избирает себе жертву, то не скупится на удары.