Франк Тилье - Атомка

— Не надо меня благодарить. Район Чернобыля — это ад на земле; для того чтобы поверить, надо увидеть все своими глазами. И хочу вас предупредить, что вы будете помнить это про́клятое место до последнего дня жизни.

Оказавшись на улице, Шарко сунул руки в карманы куртки и глубоко вздохнул. Как бы странно это ни выглядело, оттого, что они с Люси вот-вот покинут Париж, ему стало легче… или почти стало — несмотря на опасности, которым подвергнет их путешествие в одно из самых ужасных мест планеты.

— Все-таки надо, чтобы ты мне объяснил, объяснил все и подробно, — сказала Люси. — Кажется, теперь я уже совсем ничего не понимаю. Я растеряна, как никогда, Франк…

Шарко пошел вперед:

— Все спокойно объясню в гостинице, ладно? А сейчас мне надо позвонить Белланже и предупредить его. Когда сегодня утром мы с ним были в этой ассоциации, я прочитал у него по глазам, что ему смерть как хочется кого-нибудь отправить туда, куда собираемся мы.

Звонок оказался плодотворным: Белланже немедленно согласился, — и Шарко решил ехать в центр столицы. Такси остановилось перед красивым трехзвездочным отелем близ площади Бастилии. На этот раз комиссару понравилась куча народу вокруг, понравились туристы, их веселые лица, их радостные голоса — это успокаивало и вселяло надежду на то, что здесь-то уж точно им обоим опасаться нечего.

Если убийца ждет их возвращения в квартиру, то дожидаться ему придется очень долго, наверняка продрогнет, бедняга, и всерьез задумается…

Они оставили чемоданы в номере и пошли в ресторан ужинать — Шарко успел заказать столик в тихом углу. Здесь он смог наконец посвятить Люси в детали расследования, рассказать об открытиях, сделанных в доме Шеффера, — о животинках в аквариумах, о любовной связи ученого с Валери Дюпре, — смог объяснить, в чем роль ассоциации, как и зачем детей привозят с Украины во Францию. Он говорил о том, как заражает весь организм цезий-137, о маленьких пациентах отделения лучевой терапии…

А напоследок сделал выводы — они, в общем-то, сами напрашивались:

— Шеффер, пользуясь картами метеорологов периода катастрофы, сам отбирал детей в группы для временной передачи во французские семьи и сам обследовал их в своем отделении лучевой терапии. Когда у нас в руках оказались снимки этих несчастных ребятишек, распростертых на операционном столе, разве можно было не подумать, что Шеффер использует ассоциацию совсем не в тех целях, какие обозначены в уставе… или что у них там есть. На самом деле его цели — установить процентное содержание цезия-137 в организме…

— Не забудь о рукописи! Цезий — это радиоактивность, но радиоактивность — это и Мария Кюри с Эйнштейном… Видимо, все началось с открытий, о которых рассказано в этом чертовом документе.

— Да, тут не осталось никаких сомнений. И ясно как день, что Шеффер привозил с помощью ассоциации облученных детей, делал в своем отделении замеры и отправлял их обратно. Наши парни сейчас проверяют, не пропал ли кто-то из детей, над которыми шефствовала ассоциация в последние годы.

Шарко помолчал, пока официант ставил перед ними горячее, потом тихо продолжил:

— Я убежден, что ассоциация пришла на смену закрытому в две тысячи третьем году Курскому диагностическому центру и понадобилась она исключительно для того, чтобы Шеффер мог продолжать свою тайную деятельность. Восемь лет назад он сам был на месте и сам консультировал облученных, реализуя свои зловещие намерения. Отсутствовала необходимость возить «материал» во Францию и обратно — все было под рукой.

Люси потыкала вилкой в запеченных морских гребешков — на вид блюдо было весьма аппетитным, но в эту минуту ей совсем не хотелось есть.

— Ты говоришь о диагностическом центре, закрытом восемь лет назад, то есть ты считаешь, что все эти ужасы, которые творят с детьми, начались еще…

— …еще в девяносто восьмом, когда был создан фонд Шеффера «Забытые жертвы Чернобыля». Боюсь, что так. Помнишь, наверное, что фотографии детей на операционном столе сделаны пленочным аппаратом и снимок мальчика, еще без шва, отпечатан на бумаге, вышедшей из употребления в две тысячи четвертом году? Ну и вот фонд — то самое дерево, за которым леса не видно, я почти в этом уверен! — Комиссар уперся указательным пальцем в стол. — Тот, кто за мной охотится, больной, психопат, но он невинное дитя рядом с такими типами, как Лео Шеффер. Такие, как Шеффер, действуют в другом измерении зла, их единственная цель — служить своей темной идеологии. Ты, как и я, знаешь, докуда они способны дойти и что способны сделать, лишь бы их не поймали.

Да, она знала. Такие уже ей встречались в прошлом: запредельные чудовища, умные и изворотливые, готовые убивать, убивать и убивать без малейших угрызений совести ради чего-то, что может понять только их собственный извращенный мозг. Люси нехотя проглотила кусочек гребешка.

— Валери Дюпре никогда уже не найти, — вздохнула она.

— Никогда нельзя терять надежду!

— А скажи, Франк, Чернобыль…

— Что — Чернобыль?

— Если я уже беременна… ты не думаешь, что поездка окажется опасна для…

— Мы будем очень осторожны.

— Но как мы можем быть осторожны, если речь о зараженной радиоактивностью земле?

— Мы не поедем в запретные зоны, мы не станем есть местных продуктов, не станем пить тамошнюю воду. И не забудь: мы собираемся туда на очень короткое время.

Шарко молча доел свое ризотто, тоже с морскими гребешками. Они с Люси думали сейчас об одном и том же — о зловещих тенях, которые спокойно действуют внутри слепого общества.

Зажатые в тиски смерти, они вынуждены идти вперед, все дальше и дальше по темной дороге, оба конца которой — тупики.

Позади — убийца.

Впереди — человеческое безумие.

Когда они поднялись в номер, было уже около десяти.

За окнами не утихал снегопад. Людям нынешнее Рождество покажется каким-то сказочным, волшебным…

Они любили друг друга, очень сильно желая верить, что однажды солнце все-таки взойдет и надолго отогреет их сердца.

Два сердца — этим вечером холодные, как мрамор.

Назавтра, в восемь утра, Шарко получил от Белланже эсэмэску: Встречаемся у биологов. Зверей из аквариумов опознали. Приходите как можно скорее.

Опять набережная Орлож. Опять лаборатория научной полиции. Стратегический пункт, куда сотрудники Уголовной полиции привозят и приносят образцы материала, вещественные доказательства, улики в надежде, что тут-то точно определят, какая вдруг хреновина нашлась, что тут-то наверняка помогут следствию. Да, такова она сегодня, французская полиция, — сплав все более совершенной техники и чутья, странное место, где пробирка соседствует с револьвером. Кое-кто даже побаивается, что вскоре все полицейские засядут за компьютеры и будут рыться в файлах, а не обеспечивать спокойную жизнь, работая «на земле»… на земле.