Франк Тилье - Атомка

«Душа — это навсегда. Она ждет тебя там». Теперь эта часть послания стала совершенно ясна. Душа Сюзанны родилась в Плёбьяне, и пусть физически его жена умерла не среди этих болот, дух ее был сломлен здесь — здесь угасло ее создание, раздираемое безумием и садизмом дьявола.

Вхожу, весь мокрый и промерзший до костей, в хижину и вот тут-то ощущаю настоящий ужас. Моя жена Сюзанна, которую я где только не искал в течение шести месяцев, которую столько раз мысленно похоронил, передо мной — привязанная к деревянному столу, голая, с растянутыми в стороны руками, с тряпкой на глазах и круглым животом, где живет уже наша маленькая Элоиза. Сюзанну мучили, ее пытали. Она воет, пока я снимаю с ее глаз повязку. Она меня не узнает. Вконец уничтоженный этой чудовищной по гнусности картиной, я, рыдая, падаю на землю — в этот момент появляется убийца и прицеливается в меня.

Выживет только один из нас…

Управляться с лодкой по такому морозищу не хватало сил. В груди хрипело, холодный сырой воздух терзал легкие, мышцы и кости особенно остро чувствовали сейчас возраст, но он греб все быстрее и быстрее, несмотря на боль. И думал: что бы я делал без этой лодки? Интересно, хватило бы у меня мужества броситься в ледяную воду, как тогда? Нет-нет, в это поверить невозможно — в то, что он опять здесь, среди посиневших от стужи болот, это сродни ночному кошмару… Хотя очертания хижины слишком четки, чтобы быть сном… Жалкое строение облупилось, обветшало, но — если не вдаваться в подробности — осталось точно таким, каким запечатлелось в его памяти. Никто этой проклятой халупой не занимался, ее бросили, оставили на волю времени, которое рано или поздно сделает свое дело, и все, что здесь свершалось, — постыдное, безобразное, непристойное — забудется, словно и не было.

Полицейский причалил как смог и с оружием в одной руке, фонарем в другой выпрыгнул на белую, без единого следа, целину берега. Пейзаж был невероятный, ни дать ни взять — рисунок углем. Над трепещущей, кое-где подернутой ледяной коркой водой висели клочья тумана…

У Шарко болел живот, ныло сердце, огненные стрелы продолжали впиваться в его мозг. Все клетки его чертова организма сопротивлялись, не хотели туда. Войти в лачугу — значило открыть дверь в прошлое и снова встретиться с ужасом, который он так старался забыть.

На двери теперь не было ручки.

Он вошел, двигаясь осторожнее некуда и выставив вперед пистолет.

Связанная Сюзанна. Окровавленный стол. Запахи пота, слез, страдания. Живот в форме яйца.

Шарко обвел узким лучом фонаря большую комнату, тщательно все осмотрел, потом прошел в маленькую, находившуюся позади. Нигде никого. Ни трупа, ни следов резни. Нервы были на пределе, он задыхался, но методично, сантиметр за сантиметром, исследовал стены. Никаких надписей кровавыми буквами, никаких указаний, на этот раз — ничего. Он глубоко вздохнул. Неужели он ошибся — разве это возможно? Неужели тут и впрямь ничего нет? Он подумал о Люси — как она там спит одна в квартире, хрупкая, уязвимая…

— Какого черта я здесь делаю?

Долю секунды он размышлял, не вернулась ли к нему шизофрения: тогда ведь так и начиналось — с видений, с приступов паранойи. Психиатры говорили, что от этого можно и не излечиться…

Пол под ногами комиссара скрипел, потрескивал, некоторые дощечки источил жучок, в других попросту образовались дырки. Ни в одном окне не было ни одного целого стекла. От мебели остались только остовы, из старого продавленного кресла торчали ржавые пружины. На полу, в пыли, везде виднелись следы шагов. Должно быть, люди все эти годы приходили сюда посмотреть, на что может быть похожа берлога серийного убийцы. Страсть к сенсациям и жажда крови — газеты, радио, телевидение не поскупились в свое время на рассказы.

Стараясь справиться с нервами, он без особых надежд продолжал осмотр помещения. И вдруг его фонарь наткнулся на какую-то гладкую поверхность, будто приклеенную к шершавой стене. Там, внизу. Он подошел ближе, прищурился, встал на колени.

Контейнер для мороженого.

Новехонький.

А на нем — прикрепленная скотчем бумажка с одной-единственной фразой: «После 20-го шага покажется, что опасность на время отступила, 48° 53′ 51″ N».

Франк стоял и тер подбородок долго-долго. Вот и новое послание, новая загадка… Нет, он не ошибся, он правильно понял, где ему назначено свидание. Он представил себе худшее, и руки его задрожали: там, внутри, может оказаться все что угодно. Он вспомнил известный фильм с кошмарным финалом: посыльный службы доставки товаров на дом вручает герою посреди пустыни картонную коробку, а в ней такое, о чем и подумать-то страшно [24].

Комиссар приложил ладонь к пластиковому боку — твердому, заледенелому. Потом встал, походил туда-сюда, глаз не сводя с плотно закрытого контейнера. Число в записке было похоже на первую часть координат GPS-навигатора… Что же до начала, там ничего не поймешь… «После 20-го шага…» О чьих шагах речь? С какой точки и в каком направлении?

Что делать? А если то, что положили в коробку, взорвется, как только он приподнимет крышку?

Шарко долго и напряженно думал и в конце концов решился. Он снова встал на колени лицом к контейнеру, задержал дыхание, взялся руками в перчатках за крышку с двух сторон и медленно потянул ее вверх. Оружие, на случай чего, положил рядом.

Коробка была наполнена льдом — брусками и кубиками.

Он облизал пересохшие губы. Что еще ему приготовил этот тип с извращенным умом — тот, кто оставил послание, написанное его кровью? Этот псих мог быть кем угодно, кто в то время хорошо знал всю его историю… Читателем газет, телезрителем, ненавистником полицейских, ставшим таковым по какой-то идиотской причине… Шарко принялся разгружать контейнер медленно, постепенно и разгружал до тех пор, пока не наткнулся на стеклянную трубочку, точнее, пробирку, заткнутую пробкой. Вынул ее из контейнера и осветил фонариком то, что скопилось на самом дне.

Густая белесая слизь.

Никаких сомнений. Это сперма.

Девять утра.

Комната группы Белланже. Сегодня они собрались здесь в полном составе: дверь закрыта, в руках у каждого по стаканчику с крепким черным кофе, лица у всех куда менее свежие, чем накануне.

Шарко, прислонившись к стене у окна, смотрел на столицу, а столица была уже белым-бела… Какие там мысли о далеких островах с их белым песком!.. Сегодня у него в голове бушевал ад. Конечно же, он думал о зловещем содержимом своего багажника — машину он оставил в нескольких шагах от дома 36. Контейнер для мороженого, пробирка со спермой, промокшая одежда, которую он старательно припрятал, чтобы Люси, если надумает стирать, не обнаружила.

Домой он вернулся в десять минут шестого. Подруга ничего не видела, ничего не слышала, ни о чем не подозревала. Оставленную ей на кухонном столе записку он смял и засунул поглубже в мусорное ведро. Без четверти восемь тайком позвонил в лабораторию, где сдавал анализы, — удостовериться, что там не было ни взлома, ни кражи. За пять минут до совещания связался с комиссариатом Бур-ла-Рен: нет ли чего-нибудь новенького насчет нападения на медбрата. Ничего.