Франк Тилье - Атомка

— Все у этого ребенка не так, как надо… Щитовидка, свинец…

— Да, но и это еще не все. Эксперты из лаборатории нашли в его кровяных клетках следы радиоизотопов, главным образом производных урана и еще больше — цезия-137.

Брови Шарко сошлись в одну линию. Опять радиоактивность! Он подумал о командировке Люси, о фотографии Эйнштейна с Марией Кюри, о гробах, которые потрескивают…

— Урана и цезия, говоришь? То есть мальчик побывал в местности, зараженной радиацией?

— Возможно. Помнишь ведь: у него были начальная катаракта, аритмия, проблемы с почками? Все эти дисфункции, как утверждают специалисты, могут быть последствием прямого или непрямого воздействия радиации.

— Непрямого, ты сказал? Это как?

— Могут, например, наблюдаться генетические изменения у потомков облученных родителей. Радиоактивные элементы могут поступать в организм с зараженной водой, с продуктами. Зараженные продукты на вид не отличишь от нормальных, но, если ими питаться, организм мало-помалу разрушается.

Комиссар, как наяву, увидел лицо мальчика на больничной подушке: ребенок выглядел спокойным, здоровым. А в это самое время клетки его организма разрушались медленно и безвозвратно. Белланже дернул движок молнии на куртке, и Шарко, вздрогнув, спросил:

— А где во Франции можно заполучить такие дозы цезия и урана?

— Во Франции — нигде. Слишком высокие цифры. Теперь уже совершенно ясно, что ребенка привезли из-за границы.

— Откуда?

— Понятия не имею. Ясно только, что из сильно зараженного места. Из Штатов? России? Японии? Может быть, из окрестностей Чернобыля?

— Украина… Видимо, история мальчика перекликается с историей того, выжженного изнутри радиацией, человека, который пришел к монахам почти двадцать шесть лет назад. Пресловутого Иностранца, явившегося во Францию со своей проклятой рукописью. Мы все время возвращаемся к одному и тому же…

Франк вздрогнул. Чернобыль… Слово, которого он всегда страшился, которое так горестно всплыло на поверхность снова, когда случилась ядерная катастрофа в Азии. Комиссар видел немало посвященных трагедии репортажей, он не мог забыть детей, родившихся после взрыва на АЭС калеками, уродцами, мужчин, сожженных облучением, лысых женщин без бровей и ресниц… Ему вспомнились еще и фотографии Иностранца, агонизировавшего на больничной койке.

Голос Белланже вернул Шарко к реальности:

— Ребята из лаборатории продолжают копать дальше. Они хотят связаться с национальными и международными специализированными организациями по охране здоровья, чтобы сравнить уточненные цифры содержания в крови ребенка цезия с результатами анализов людей, у которых были такие же проблемы с кровью, из банков данных этих организаций. Надеются благодаря этому выйти в конце концов на верный след. Но уже и сейчас совершенно ясно одно: такая больная, зараженная кровь не имеет ни малейшей коммерческой ценности. Ее нельзя продать, с ее помощью никого не спасешь. Это просто ужас, просто кошмарный итог той жути, которую человек способен породить сам. — На лице Никола было написано отвращение. Он сунул мобильник в карман и направился к двери, ведущей в коридор. — Пойдем со мной. Я иду к эксперту по анализу документов — в связи со снимками детей, найденными у Дассонвиля. Припоминаешь фотографию мальчика с нетронутым телом и вторую, его же, со швом на груди?

Шарко молча кивнул.

— Ну так вот. Вроде бы там что-то не вяжется, — заключил Никола Белланже. — Там какое-то несоответствие.

Люси влилась в поток автомобилей и довольно скоро оказалась у транспортной развязки Big-1. Отсюда легче было попасть к центру Альбукерке. Вдоль Центральной авеню, бывшего шоссе номер 66, с обеих сторон километрами тянулись ряды автомоек, магазинчиков, ресторанов и мотелей с вывесками одна другой бредовее. Преобладали желтый, красный и синий цвет; кроме обычных светофоров, тут были еще и горизонтальные — они висели на штангах высоко над шоссе. Но Люси, погруженная в свои мысли, не замечала окружающей ее пестроты. Нет сомнений в том, что Дассонвиль, как и она, идет по следу Эйлин Митганг. И, как всегда, немножко ее обгоняет.

Редакция «Альбукерке дейли» находилась примерно в километре от университета штата Нью-Мексико. Шли каникулы, и гигантский кампус обезлюдел. Никакой жизни, пустые дома, забытые баскетбольные и бейсбольные площадки… Люси легко припарковалась у входа в розово-белый домик с зубчатой крышей и большими окнами, в которых висели огромные фотографии, в основном — взлетающих в синее небо воздушных шаров на фоне величественных гор Сандиа.

В бюро пропусков она представилась («лейтенант французской полиции») и сообщила, что ей надо поговорить с журналисткой Эйлин Митганг. Девушка, сидевшая за стойкой, несколько секунд молча рассматривала ее — слишком долго, подумала Люси, — потом сняла трубку телефона, отвернулась и стала что-то тихо говорить по-английски. Повесив трубку, она известила Люси: «Вас сейчас примут» — и глупо улыбнулась.

Люси кивнула и стала ждать, стоя у автомата с напитками и чипсами. Она нервничала. Она никому не сообщила о своем открытии, никого в Париже не предупредила о том, что собирается делать, а себе дала срок еще час или два, прежде чем запустить процесс и прибегнуть тем самым к вмешательству американской полиции. Она знала, что Шарко впадет в истерику, узнав, что Дассонвиль в Альбукерке и что — вдобавок ко всему — Люси его преследует.

Наконец подошел солидный мужчина с пеликаньим зобом на шее, толстыми пальцами и фигурой сумоиста, с трудом упакованного в костюм размера XXL. Он был выше Люси на голову, и лапищи у него были ой какие…

— Дэвид Хилл, главный редактор газеты, — представился толстяк. — Можно мне узнать, что такое случилось с Эйлин Митганг?

— Мне бы просто хотелось с ней поговорить…

Заметив, что Люси непросто даются английские слова, Дэвид Хилл постарался говорить медленнее:

— Два человека уже приходили сюда: женщина, тому месяца два, и мужчина, не больше часа назад. Они тоже хотели «просто поговорить». Мне сообщили, что вы из французской полиции, это так?

Обухом по голове! Меньше часа назад Франсуа Дассонвиль был здесь, его можно было увидеть, к нему можно было прикоснуться… Люси достала фотографию Валери Дюпре и показала ее главному редактору газеты.

— Так, я действительно из Парижской уголовной полиции. Вот эта женщина пропала без вести, я ее разыскиваю, и расследование привело меня сюда, к вам. Именно она первой приходила, чтобы встретиться с Эйлин Митганг, да?

Дэвид Хилл кивнул, вид у него был встревоженный.

— Она. Французская журналистка, как бишь ее… Вероника… Вероника…