Ирвин Шоу - Ночной портье

– Эвелин уже послала, – сказал я.

– Какая она заботливая. Вчера она была просто прелестна. И еще попрошу. Откройте ящик и достаньте оттуда, авторучку, бумагу и дайте мне.

Я подал ему, что он просил. Фабиан, повернувшись на бок, начал медленно, с трудом писать. Потом вручил мне написанное.

– Мало ли что может случиться, Дуглас, а ведь я… – Он остановился, видно, ему было трудно произносить слова. – Это записка в цюрихский банк. Там у меня личный счет, кроме нашего объединенного. Должен признаться, что время от времени я… я отсасывал себе некоторые суммы денег. Проще говоря, Дуглас, обманывал вас. Эта записка возвратит вам все.

– О, Бог с вами.

– С самого начала я предупреждал вас, что хорошего во мне мало.

Я нежно погладил его по голове.

– Это всего лишь деньги, дорогой друг, – сказал я. – А мы все же стоим большего.

На глазах у него показались слезы.

– Всего лишь деньги, – повторил он и вдруг засмеялся. – Я подумал сейчас, что если бы меня не подстрелили, то все бы, наверное, решили, что вся эта история – рекламный трюк для Присциллы.

Вошла медсестра и укоризненно взглянула на меня, давая знать, что пора уходить.

– Не оставляйте выставку, – напутствовал меня вдогонку Фабиан, когда я уже выходил из комнаты.

На следующий день из Лондона прилетела Лили. Я встретил ее в аэропорту Кеннеди и повез в больницу. Она была по-дорожному изящно одета, я узнал то коричневое пальто, которое запомнил по первой встрече во Флоренции. Мы быстро помчались по широкой автостраде, Лили была сдержанна и спокойна, но курила сигарету за сигаретой. Я передал ей слова врача о том, что Фабиан, похоже, поправится. В ответ она только молча кивнула.

Когда мы миновали Риверхед, я заговорил:

– Хирург сказал, что на груди у Майлса огромный шрам, который тянется до живота. Говорит, похоже на ранение шрапнелью. Вы что-нибудь знаете об этом? Я спросил Майлса, но он умолчал.

– Да, я тоже видела шрам, – сказала Лили. – В первую же ночь, которую мы провели вместе. Фабиан очень стыдился его. Он ведь так заботится о своем теле. Поэтому он никогда не плавает и вечно ходит в рубашке с галстуком. Я его особенно не расспрашивала, но однажды он сам рассказал. Он был летчиком-истребителем… Впрочем, вы, должно быть, это знаете?

– Нет.

Лили затянулась сигаретой и улыбнулась.

– Просто удивительно, по какому принципу он решает, кому что говорить, мой милый Майлс. Так вот, он был летчик-истребитель. И, должно быть, настоящий ас. От знакомых американцев я узнала, что он награжден почти всеми мыслимыми медалями. – Она чуть усмехнулась. – Зимой сорок четвертого их отправили во Францию. Операция, по его словам, была просто убийственная, да еще в штормовую погоду. Как бы то ни было, его и его лучшего друга сбили над Па-де-Кале. Друг погиб. Майлс попал в плен к немцам. Его пытали. Вот откуда шрам. Когда союзники взяли госпиталь, где он находился, Фабиан весил всего сотню фунтов. Можете себе представить?

Она молча докурила сигарету. Потом сказала:

– Теперь вы, наверно, понимаете, почему он вел такой образ жизни?

– Частично, – ответил я.

Некоторое время мы ехали молча. Потом Лили спросила:

– У вас как будто были дела с ним, не так ли?

– Да, были.

– Вы помните, что я предупреждала вас относительно его денежных расчетов?

– Помню.

– И он обманывал вас?

– Немного.

Она рассмеялась сдавленным смехом.

– Меня тоже обманывал. Дорогой старый друг Майлс. Его не назовешь честным человеком, но он всегда был праздничным. И дарил радость другим. Я, конечно, не берусь судить, но, быть может, это важнее всего. – Она закурила новую сигарету. – Горько подумать, что его не будет с нами.

– Будем все же надеяться.

– Ничего другого не остается.

Потом мы ехали молча, пока не остановились у здания больницы.

– Мне хотелось бы побыть с ним вдвоем, – сказала Лили, выходя из машины.

– Конечно, – согласился я. – Я завезу ваши вещи в отель. Затем буду у себя дома, если понадоблюсь.

Поцеловав ее в щеку, я смотрел ей вслед. Неторопливо и уверенно вошла она в больницу в своем нарядном коричневом пальто.

Уже темнело, когда я подъехал к дому. Перед ним стоял какой-то незнакомый мне автомобиль. Опять репортеры, с отвращением подумал я, шагая по дорожке к дому. Машины Эвелин не было, и я догадался, что это нянька впустила кого-то в дом. Отперев своим ключом входную дверь, я увидел мужчину, сидевшего в гостиной и читавшего газету.

Когда я вошел, он поднялся.

– Мистер Граймс? – вопросительно обратился он.

– Да.

– Я позволил себе войти к вам и дождаться вашего прихода, – вежливо сказал он Это был худощавый, предупредительный на вид человек с рыжеватыми волосами. На нем был хорошо сшитый темно-серый летний костюм и белая рубашка с черным галстуком. На репортера он совсем не походил.

– Моя фамилия Вэнс – представился он. – Я адвокат и прибыл по поручению своего клиента. Получить обратно сто тысяч долларов.

Я подошел к серванту, достал бутылку виски и налил себе.

– Хотите шотландского? – спросил я.

– Нет, благодарю.

Со стаканчиком виски я сел в кресло. Вэнс продолжал стоять. Опрятный, невысокий, совсем не угрожающего вида мужчина.

– Меня давно интересовало, когда же вы наконец придете.

– Это отняло некоторое время, – пояснил он. Голос у него был сухой, негромкий, поучительный. И почти сразу же становилось скучно слушать его. – Найти вас было нелегко. К счастью, – он потряс газетой, – вы вдруг засияли здесь героем.

– Это только так кажется. В нашем грешном мире ничто не сияет.

– Совершенно верно, – сказал он. Потом внимательно оглядел комнату. Из детской в это время послышался плач ребенка. – Прекрасное место у вас. Восхитительный вид.

– Да, – промычал я, чувствуя себя очень усталым.

– Мой клиент поручил известить вас, что вам дается три дня на возврат денег. Ему бы не хотелось быть вынужденным прибегнуть к чрезвычайным мерам.

Я молча кивнул. Даже это стоило мне большого усилия.

– Остановился я в отеле «Блэкстоун». Хотя, быть может, вы предпочитаете, чтоб я ожидал вас в «Святом Августине»? – деланно улыбнулся он.

– Приду по указанному вами адресу.

– Деньги верните в тех же купюрах, как вы их взяли. Стодолларовыми билетами.

Я снова кивнул.

– Полагаю, вы выполните все, что от вас требуется. А теперь мне пора ехать. В дверях он остановился.

– Вы не спросили, кого я представляю, но я все равно не смог бы ответить. Могу лишь указать, что ваша смелая, так сказать, проделка оказалась небесполезной. Понятно, вам жаль возвращать деньги, но, быть может, вас утешит то обстоятельство, что вы тогда спасли ряд значительных лиц… Весьма значительных, – подчеркнул он, – от очень больших неприятностей.