Александр Варго - Гурман

Мышонок вынула из рюкзачка плюшевого слоненка, прижала его к лицу и вздохнула. Потом она поднялась из-за стола и, неуверенно ступая, двинулась к фотографии Василия.

— Как несправедлив этот Бог! — проговорила девушка.

Дантист понял, что поминки пора прекращать.

— Лиля… — начал он, но его прервал мобильный телефон, извещающий о том, что пришло СМС-сообщение. «Барс» взял сотовый и чуть не выронил. Глаза его расширились.

— Твою мать! — выдохнул он. — Это Гунн.

Гаучо вскочил с места, опрокинув стул. Мышонок замерла, прижав к груди слоненка. Эстет неуклюже вылез из-за стола. Его ковшеобразная челюсть выдвинулась еще больше.

Дантист раз за разом перечитывал сообщение, с трудом веря своим глазам:

«Дождь в глаза хлыстает мне, я скакаю на коне. Пустите меня внутрь».

Белиберда какая-то. Гунн никогда не написал бы подобную галиматью.

— Послушай! Тихо! — вдруг крикнул Гаучо.

Дантист напряг слух. Сквозь ветер и шум дождя слышался отдаленный сигнал клаксона. Будто их кто-то звал наружу.

Полицейский автомобиль давно уехал, а Катя все сидела и смотрела на струи, бегущие по стеклу. Затем она словно очнулась от спячки, встрепенулась, завела машину, включила радио. Ей показалось, что музыка играет недостаточно громко. Катя увеличила звук, улыбнулась и посмотрела в зеркало заднего вида.

— Моя мама — бомжиха и воровка. Папа — насильник и садист, — громко проговорила она. — Братец — опасный маньяк, убийца. А я… — Ей захотелось разрыдаться.

Мила, конечно же, сейчас выдала бы очередную тираду про ауру и привязанность к прошлому. Олег, снисходительно улыбаясь, посоветовал бы отвлечься и посмотреть какой-нибудь фильм. Гоша просто закинул бы ее как куклу на мотоцикл и повез бы в «Берлогу».

Она не сразу услышала, как трезвонит мобильник.

— Говорите!

— Это Павел. Привет.

Катя молчала, прижимая к уху телефон.

— У тебя там что, вечеринка, детка?

— Я тебе не детка, — рявкнула Катя.

— Ты что, попутала? — Тон дяди Паши стал холодным. — Помнишь, о чем мы говорили?

— Помню.

— Когда идем к нотариусу?

— Иди к нему сам, придурок. По тюрьме соскучился? Только попробуй еще позвонить!

Даже на расстоянии она почувствовала, что бывший уголовник шокирован ее словами.

— Ты что протявкала, сучка? — Павел задохнулся от ярости, но Катя уже отключила телефон.

Он звонил еще несколько раз, но она даже не прикоснулась к мобильнику. Лишь дома девушка еще раз проверила входящие вызовы и с удивлением обнаружила среди них звонок от Олега.

Было и короткое сообщение от него: «Прошу, приезжай!»

Катя посмотрела в окно. Солнце уже давно село, но дождь не прекращался. Ехать куда-то не особенно хотелось, но дома все равно делать нечего, почему бы и нет? Заодно они окончательно выяснят отношения.

Девушку охватило состояние какого-то полубезумного веселья. Она быстро переоделась и выпорхнула в прохладную ночь.

Дантист распахнул дверь, и ему в лицо ударил мокрый ветер. В сумерках, в пелене дождя, настойчиво сигналил какой-то автомобиль. Три длинных, три коротких. Потом все стихло.

— Гаучо, фонарь! — крикнул Дантист, перед глазами которого плясали буквы дурацкого сообщения, полученного с телефона Гунна.

Мышонок со страхом выглядывала из-за его плеча. Гаучо принес фонарь, и байкеры вышли наружу. Невдалеке тут же заработал двигатель, и темнота моргнула красными глазами габаритных огней. Машина быстро скрылась во тьме.

— Кто это? — тупо спросил Эстет.

В руках он сжимал бейсбольную биту, которую захватил из «Берлоги».

— Какой-то отстойный прикол! — Гаучо сплюнул.

— Тишина! — прикрикнул Дантист.

Все замолчали. Сквозь плотную стену дождя явственно различалось какое-то жужжание. Его сопровождал механический, дурацкий, глупый смех дешевой куклы, который сначала вызывает улыбку, но быстро надоедает и начинает раздражать.

Дантист зашагал вперед, освещая дорогу фонарем. Его ботинки скользили в густой слякоти. Жужжание стало ближе, и вскоре луч фонаря выхватил из тьмы гротескную картину.

На небольшом пятачке у дороги по кругу, меся жидкую грязь, ездил детский трехколесный мотоцикл. На нем неподвижно, странно кособочась, сидел какой-то уродец с непомерно вытянутым телом, завернутый в одеяло. Ручки и ножки этого существа были непропорционально крошечными. Голова, скрытая одеялом, вздрагивала, когда мотоцикл подпрыгивал на кочке. На руле байка, до упора вывернутого налево и зафиксированного скотчем, болтался мешочек, из которого, потрескивая, безостановочно сочился жутковатый смех.

— Рома, это наш мотоцикл! — Мышонок взволнованно ахнула, вцепившись в локоть Дантиста.

Он выступил вперед, ощущая в ногах предательскую слабость.

— Что это? — шепотом проговорил Эстет, перекладывая биту в другую руку.

Дантист сделал еще шаг.

В тот момент, когда мотоцикл приблизился к Дантисту, он остановил его, ухватившись за руль. Но тот продолжал настойчиво тарахтеть, буксуя колесами по слякоти. Ему вроде как очень нравилось кататься, и он был недоволен тем, что его так бесцеремонно затормозили.

Взгляд Дантиста тут же упал на руки карликового человечка, и он похолодел. Бледные пальцы сжимали руль. Кисти начинались почему-то сразу от тела — ни локтей, ни предплечий! То же самое было и с ногами. Ступни беспомощно свисали прямо с бедер, напоминая дохлых рыбин, нанизанных на кукан.

«Пингвин! — материализовалась у Дантиста нелепая мысль. — Именно он и есть».

Эти безжизненные пальцы показались ему знакомыми.

— Эстет, возьми фонарь! — крикнул он, выключив стартер.

Мотоцикл затих, Дантист откинул одеяло и тут же отшатнулся.

— Гунн!

— Что это с ним? — проблеял Эстет.

Фонарь в его руках дергался как зверек, рвущийся на свободу.

— Почему у него все такое короткое? Он живой?

Дантист склонился над Гунном, голова которого была свешена на грудь. От тела исходил резкий запах горелой плоти.

— Посвети, — сказал Дантист. — Да не тряси ты фонарем!

Он медленно протянул руку и коснулся лба Гунна, холодного, почти ледяного.

— Кажется, он мертв, — хрипло сказал Дантист, слыша свой голос будто со стороны.

Идиотская игрушка продолжала заливаться гнусным смехом. Он со злостью сорвал мешочек и швырнул в кусты, но тот и там продолжал издевательски хохотать.

«Проверь пульс!» — подсказал ему внутренний голос.

Тело Гунна слегка накренилось. Дантист обхватил его руками, не давая завалиться набок. Послышался странный чавкающий звук, и Дантист понял, что их товарищ не упал бы. В свете фонаря было отчетливо видно, что кисти Гунна прикручены к рулю проволокой. А дальше, ближе к одеялу было что-то красно-коричневое, пузырящееся. Оттуда начала сочиться кровь, окрашивая руль.