Михаил Зайцев - Последний вампир

Под ногами Сычова хрустнули осколки тоненького стеклышка, — падая, смертельно раненный немой ударился о створки книжного стеллажа и разбил вдребезги защищавшие фолианты от пыли стеклышки.

— Молчи, Сергач, экономь силы для молитвы. — Сычов, крякнув, присел на корточки подле все еще содрогавшегося в последних конвульсиях немого. — Эко пушку старины Жана кровушкой замарало, противно в руки взять.

— Полковник! Ты чего собираешься де... Ой!.. Бл-л-ин... — В груди у Игната так кольнуло, что невозможно стало дышать, страшно шевельнуться.

— Больно? — Полковник, кряхтя, выудил из кармана брюк шестидесятого размера мятый носовой платок. — Потерпи маленько, парень. У моей трещотки в обойме голяк, оботру кровушку с трофейной пушки, и контрольный выстрел избавит тебя от страданий. Ты пока помолись, говорят, помогает.

— Полковник, блин!.. Черт, в груди жжет... Полковник, выслушай меня! Мы договоримся, мы...

— Напрасно себя истязаешь, аферист болтливый. Не договоримся мы с тобой, друг ситный... От, гляди-ка, незадача — рукоятка у трофейной пушки с насечкой рубчиком, как губка, гляди, кровушку держит, хрен ототрешь.

— Послушай, Сычов...

— Цыц, сказал! Заранее знаю, на что ты надеешься, и сразу предупреждаю — неинтересно мне, в каких разборках ты увяз, парень, и почему меня подставил. Ты, сука болтливая, единственный свидетель моих прошлогодних проделок. Вещественные доказательства я в том году уничтожил, помнишь? А тебя, если помнишь, пожалел при тогдашних раскладах. Не с руки мне было тебя кончать. Сейчас другой расклад. Сегодня ты сам себе гнилую карту сдал, парень. Ты, ссученный, разделил со мною тайну зелья и обещал молчать, так? Ты проболтался, а я тебя, парень, предупреждал — молчи. Было такое?

— Было... — Игнат уже не говорил, а хрипел. На губах его пузырилась алая слюна, левая ключица онемела, в правой стороне грудины бесновалась боль, терзала, мучила. — ...Было... Полковник, здесь, в доме... черт, как болит, черт!.. Здесь, в доме, звукоизоляция, но... Блин... в голове карусель с шипами, блин... Но менты во дворе заметят узор от пули на окне... Бли-ин, как фиго-во... ой, о, черт...

— Намекаешь прозрачно, чтоб я сначала с мусарней разобрался? Надеешься, не справлюсь с мусорками, и ты выживешь? Не надейся, с такими, как у тебя, ранениями не живут... Я под старость копушей стал, слышь? Может и так случиться, что пока я с чужой пушки мокрое да красное вытираю, ты и сам успеешь откинуться, без дополнительной свинцовой примочки... Эгей, Сергач! Чего затих-то, друг ситный? Решил дохлым притвориться? Напрасно, патрона для контрольного выстрела я все равно не пожалею.

Сергач не притворялся. Он еще дышал, его сердце еще билось, но сознание, спасаясь от усиливающейся с каждым вдохом, с каждым ударом сердца боли, его измученное сознание отключилось и бросило на произвол судьбы окровавленное тело с руками, скованными за спиной стальными браслетами наручников.

В глубинах дома что-то скрипнуло. Сычов замер, прислушался... Все вроде бы тихо... Старинная мебель, наверное, трещит — скрипит — стонет. Все старое начинает самопроизвольно стонать, рано или поздно. Вот и у Сычова застонали, захрустели суставы, когда он поднялся с корточек, когда шагнул к Сергачу...

Старичок в пижаме и шлепанцах на босу ногу держал задрипанный радиоприемник бережно, как великую ценность. Динамики хрипели про погоду. В конце каждого выпуска новостей, перед тем, как начнут говорить про погоду, старичок крутил ручку громкости до упора, и все, кто в это время находился в больничном коридоре, — и «ходячие» пациенты, и медперсонал, и неурочные посетители — все спешили к старичку с радиоприемником. Измученный жарой народ слушал прогноз погоды, будто сводки из зоны боевых действий атмосферных фронтов. Даже Инна отвлеклась на миг от мрачных мыслей, замедлила шаг, прислушалась.

— ...Понижения дневных температур в ближайшие сутки не ожидается...

— Черт подери, — пробормотала Инна, потянувшись к сумочке.

Разыскивая в сумочке сигаретную пачку, Инна свернула за угол больничного коридора, вынимая зажигалку, подошла к дверям в больничный двор, прикуривая, вышла на воздух.

Воздух вне больничных стен имел привкус раскаленного асфальта. Великаны тополя в больничном парке не радовали тенью. Редкие скамейки пустовали. Выжженная солнцем трава на газонах поникла, потеряв всякие надежды дождаться дождя.

Инна спустилась с низкого больничного крылечка, уверенно направилась к самой узкой из асфальтовых дорожек, петляющих по невеликому, пустынному парку.

— Инесса Александровна! — крикнул мужчина, только-только появившийся в конце центральной аллеи.

Мужчина в светлой рубашке с короткими рукавами и вызывающих сочувствие плотных угольно-черных брюках побежал трусцой к остановившейся Инне, смешно размахивая на бегу допотопным коричневым портфелем.

— Олег Ильич? — Инна прикрылась от солнца рукой с сигаретой. — Не узнала вас, Олег Ильич, без усов.

— Сбрил растительность, — сообщил Олег Ильич, переходя с бега на шаг. — Фу-у-у... запыхался... — Олег Ильич утер раскрасневшееся лицо ладонью. — Фу-у... успел вас перехватить, слава богу. На работе вашей сказали, что вы до конца дня в больнице, а вы, оказывается, уходите, и мобильник у вас выключен, где бы я вас искал?

— Зачем я, интересно, вам понадобилась?

— Есть один вопросик срочный, пойдемте. Чего мы на солнцепеке-то стоим? Пойдемте, Инесса Александровна, у меня там машина, на улице, у главного корпуса, подвезу вас, и дорогой поговорим.

— Я вышла покурить, Олег Ильич. На работе вам правильно сказали — я сегодня здесь долго пробуду. Сегодня консилиум, буду ждать его итогов. Консилиум еще не начался, ждут какого-то профессора, говорят — светило. Не исключено, что врачи будут ждать светило до вечера, а я, соответственно, пробуду здесь до ночи.

— В таком случае побеседуем где-нибудь э-э-э... на скамеечке?

— В беседке побеседуем. Невдалеке есть беседка, я в ней обычно курю, пошли.

— Вы, вижу, освоились здесь. — Олег Ильич отстал на шаг, раскрыл портфель, запустил пятерню в его пожилое потрепанное чрево. — Пепси будете? Таскаю с собой воду, как старуха валидол. — Он вытащил из портфеля баночку пепси: — Теплая вода, предупреждаю, но все равно советую выпить. В таком пекле без воды недолго и коньки отбросить.

— Спасибо, — Инна выбросила сигарету, взяла железный цилиндрик с красно-синей эмблемой «Пепси», дернула за кольцо. Брызнула фонтанчиком коричневая пена, запузырилась, зашипела, полилась по пальцам.

— Черт подери!

— Зачем чертыхаетесь, Инесса Александровна? Я запасливый, я вам салфетку дам, вытрете руку. Нате вот, держите, фирменные салфетки, из одной ресторации спер.