Дэвид Хьюсон - Убийство-2

— Сами решайте. Рабен ушел через канализационный люк, снял крышку.

Они снова вышли на улицу. Температура еще упала. И люди, и собаки, бегающие по окрестности, выдыхали облачка белого пара.

— Как далеко он мог уйти, по-вашему? — спросил Странге.

— Он передвигается пешком. Его исчезновение было обнаружено почти сразу же. Никаких следов машины мы не нашли. То есть он где-то совсем рядом.

Трое охранников стояли возле открытого люка, один собирался лезть вниз — не слишком охотно. Лунд всерьез подумывала, не пойти ли вместе с ним. Она нагнулась и взяла разводной ключ, лежащий рядом с люком.

— Инструмент ваш или его?

Ей никто не ответил.

— Я хочу видеть его камеру, — заявила Лунд и зашагала обратно в сторону тюремного блока.

В связи с побегом всех заключенных заперли в их камерах. Они колотили кулаками по дверям и радостно вопили. Наконец-то кто-то вырвался на свободу.

Ее привели в крошечную комнату, которую занимал Рабен. Там оказалось уютнее, чем она могла предположить. Все стены Рабен завесил детскими рисунками — своего сына, догадалась Лунд. Тема рисунков одна — солдаты и война. Человечки в зеленом широко улыбаются, поднимая оружие; темные вертолеты с датским флагом сбрасывают с голубого неба парашютистов; огромный воин в камуфляже закидывает бомбами вопящих врагов в тюрбанах, и весь мир взрывается кровью. Была там и фотография Рабена со светловолосым мальчиком двух-трех лет, который смотрит на него с обожанием. Снято в тюремной комнате для свиданий, отметила про себя Лунд. И еще один снимок Рабена, более ранний — с женой. Она молодая, очень красивая и беззаботная. На оборотной стороне Лунд нашла дату пятилетней давности. Рабен же и тогда казался напряженным, сложным человеком.

Лунд заглянула во все ящики стола, перелистала немногочисленные книжки — три военных триллера в мягких обложках, — стоящие на полке. Раскрыла шкаф. Там, примерно на уровне глаз, с внутренней стороны двери была приколота еще одна фотография, на этот раз черно-белая, сделанная, должно быть, целое десятилетие назад. На ней Рабен и его жена совсем юные, счастливые, ее голова лежит на его плече, он щекой прижимается к ее волосам. От снимка исходило мощное сияние любви. От созерцания и размышлений Лунд отвлек шум — появился Странге.

— Канализацию все еще обыскивают, — сообщил он. — Очевидно, он оказался умнее, чем тут думали.

— Что значит — не был обычным солдатом? — спросила Лунд.

— Я почитал его личное дело. Рабен проходил обучение в спецназовском подразделении.

Спецназовец. Лунд, конечно, слышала этот термин и знала, что он ассоциируется с чем-то героическим и таинственным. Отряды специального назначения… Она никогда не интересовалась этой сферой жизни, просто не видела необходимости.

— И что из того? — спросила она.

— Парней из спецназа можно выбросить в самое гнилое место на планете, и они все равно выберутся оттуда живыми и невредимыми. Это то, чему их учат: выживать в экстремальных условиях, никогда не останавливаться, никогда не сдаваться. Не думаю, что Рабена быстро поймают.

Лунд не могла оторвать глаз от черно-белого снимка. Рабен на нем был таким счастливым, таким молодым. Но вовсе не ангелом.

— Вы были солдатом, Странге?

— Был. Служил по призыву.

— Тоже в спецназе?

Он откинул голову назад и захохотал. Его смех был столь неожиданным и заразительным, что она сама заулыбалась.

— Шутите? Я похож на киногероя? Туда берут только крутых мачо, во мне этого нет, во всяком случае — недостаточно. Даже если бы я хотел, меня бы не взяли, но, к счастью, я не хотел.

Она снова обвела комнатку взглядом.

— И насколько я помню, — добавил Странге, — есть такое правило: если ты имел отношение к спецназу, то потом об этом никому не рассказываешь. То есть Рабен вполне мог быть спецназовцем.

Лунд посмотрела на него выжидательно. Странге понял ее взгляд:

— Да, получается, что и я тоже. Только я не был.

Она снова начала перебирать одежду в шкафу Рабена.

— Что вы ищете?

— Что-нибудь, что расскажет мне о нем и почему он решил сбежать.

— Его прошение об освобождении отклонили.

— Верно. И в один прекрасный день его найдут. И тогда запрячут сюда снова на долгие годы. Умный человек не поступил бы так глупо. Если только его не толкнуло на этот шаг отчаяние.

От рисунков на стене пестрело в глазах. Столько картинок, и все нарисованы одним маленьким мальчиком, его сыном.

— Рабен выбросил почти все вещи, что у него тут были. Почему?

— Нас звал Брикс.

— Вы не в курсе, директор больницы здесь?

— Здесь. Но Бриксу нужен наш рапорт. Особый отдел арестовал трех…

— Бриксу придется подождать.

Медицинская карточка на Йенса Петера Рабена оказалась неожиданно тощей для осужденного на бессрочный срок.

— Он надеялся получить условное освобождение, но управление тюрем отказало ему, — сказала директор Тофт. — Полагаю, это и стало причиной рецидива.

— Рецидива чего? — хотела знать Лунд.

— Посттравматического стресса. Как я уже говорила, в Афганистане с ним произошел инцидент, что, к сожалению, не редкость. Но случай Рабена особенно тяжелый. У него бывают припадки ярости, он подвержен наваждениям…

— Что за инцидент?

Тофт качнула белокурой головой:

— Существуют определенные правила…

— Вы только что сообщили мне, что на свободе оказался крайне опасный человек. Вероятно, он направляется в Копенгаген. Если вы скроете от нас что-либо…

Тофт понимала, что перевес не на ее стороне.

— Хорошо. Несколько его товарищей погибли в Гильменде. Он считал себя ответственным за их смерть. С одной стороны, его амнезия помогла — уберегла от тяжелых воспоминаний. Но с другой стороны, она усугубила его положение.

— Каким образом? — спросил Странге.

— Поскольку он не знает или не помнит, что случилось на самом деле, его мозг порождает фантазии, чтобы заполнить вакуум. Иногда он думает, что люди вокруг него — те же заключенные — его солдаты. Мертвые. Он кричит на них, набрасывается с кулаками, если у него есть такая возможность. Я же рассказывала: перед тем как его поместили сюда, он взял в заложники совершенно незнакомого человека, чуть не убил его. Мне казалось, что мы миновали эту фазу…

Лунд придвинула к ней фотоснимок.

— Расскажите мне о Мюге Поульсене.

Тофт кивнула:

— Рабен хотел позвонить ему, очень настаивал. Говорил, что беспокоится о товарище.

— Что его беспокоило?

Она нахмурилась, припоминая:

— Кажется, он думал, что Поульсен может причинить себе вред.

— Вам не показалось это важным поводом для звонка?

Тофт скривила губы:

— Рабен страдает бредовым расстройством. Если бы я верила всему, что он говорит, я бы помешалась, как и он.