Патрисия Корнуэлл - Ключевая улика

— Есть здесь что-нибудь еще, о чем, по-вашему, я должен знать? — Чанг продолжает задавать вопросы, которые имеют мало отношения к тому, что он на самом деле хочет знать.

— Опрокинутый стакан. И я бы взяла образец того, что похоже на разлитый на столике скотч. Но, возможно, вы захотите подождать, пока мы не проверим остатки еды и содержимое мусорного ведра. Со всем этим нужно распорядиться одинаково. Всем, что она могла съесть или выпить.

Я держу руки в карманах, когда мы приступаем к осмотру. Я говорю Сэмми Чангу то же самое, что говорила ему в тюрьме: осматриваю что-то только в том случае, если он одобрит, и ни к чему не прикасаюсь без его разрешения. Мы начинаем с примыкающей к спальне ванной комнаты.

Зеркальные медицинские шкафчики широко распахнуты, их содержимое разбросано по полкам и гранитной стойке, оно в раковине, по всему полу, как будто здесь пронесся ураган или ванную обшаривал злоумышленник. Маникюрные ножницы, щипчики, пилочки для ногтей, глазные капли, зубная паста, зубная нить, полоски для отбеливания зубов, крем от загара, продаваемые без рецепта болеутоляющие, скрабы для тела и лосьоны для лица. Тут и рецептурные лекарства, включая золпидема тартрат, или амбиен, и анксиолитик лоразепам, больше известный как ативан. Джейми страдала бессонницей. Она была беспокойной, суетливой и не могла смириться с возрастными изменениями, но никакое из подручных средств для облегчения ее обычных недомоганий и недовольств не победило врага, с которым она столкнулась в последние часы и минуты жизни, жестокого противника, неумолимого, сильного и невидимого.

По посмертным признакам и хаотичному беспорядку в доме мне стало ясно, что в какой-то момент среди ночи или рано утром она вдруг почувствовала себя так плохо, что начала лихорадочно искать что-нибудь, что могло бы уменьшить панику и облегчить физические страдания, которые, очевидно, были настолько сильными, что в результате ее метаний квартира выглядит сейчас так, словно неведомый злоумышленник разнес здесь все, а потом неведомо как убил и саму хозяйку.

Но никакого злоумышленника не было, была только Джейми, и я представляю, как она вытряхивает содержимое сумочки, надеясь, возможно, найти какое-то лекарство, которое могло бы облегчить ее страдания. Я представляю, как она бежит в ванную за каким-нибудь препаратом и, обезумевшая от муки, все раскидывает, сбрасывает вещи с полок. Только убивал ее не другой человек, по крайней мере он не делал этого непосредственно своими руками. Я убеждена, что это был яд, такой сильный, что превратил тело Джейми в ее худшего врага.

Меня здесь не было. Я не осталась с ней. Ушла раньше. Мне так не терпелось уйти, что я ждала на улице, в темноте под деревом, пока Марино заберет меня, и теперь не могу не думать, что, не будь я обижена и зла, могла бы заметить признаки отравления. Могла бы сообразить, что что-то не так, что она не просто пьяна. Я защищала Люси, а она всегда была моей слабостью, и теперь та, кого она любит, быть может, больше всего на свете, мертва.

— Если не возражаете. — Я показываю Чангу, что хочу посмотреть и потрогать, пока он фотографирует. Будь я рядом с Джейми во время кризиса, я могла бы спасти ее. Были признаки и симптомы, но я не обратила на них внимания и теперь не знаю, как объясню это племяннице.

— Конечно, — отвечает он. — Нет ли у вас причин подозревать, что у нее в квартире могло быть что-то такое, чем кто-то хотел завладеть? В гостиной я заметил несколько компьютеров и папки. Может, в них хранили какую-то конфиденциальную информацию? Как насчет секретных сведений в ее компьютерах?

— Понятия не имею, что у нее в компьютерах. И вообще ее ли это компьютеры.

Я могла бы вызвать «скорую». Могла бы делать ей искусственное дыхание, пока меня не сменили бы парамедики с аппаратом для искусственной вентиляции легких и не увезли бы ее в реанимацию. Она была бы сейчас в больнице. С ней было бы все в порядке. Она не лежала бы, холодная и окоченевшая, на кровати, и мне не пришлось бы говорить Люси, что я подвела Джейми и подвела ее. Не уверена, что Люси простит меня. И если не простит, ее трудно будет за это винить. Все эти годы она твердила мне одно и то же, снова и снова, повторяя одни и те же выражения, потому что я совершала одни и те же ошибки: Не сражайся вместо меня. Не чувствуй вместо меня. Не пытайся все исправить, потому что ты только делаешь хуже.

Теперь я сделала хуже некуда.

— Думаю, вам известно, чем Джейми занималась в Саванне, и, следовательно, известен характер документов, о которых вы упоминали. Но, отвечая на ваш вопрос, скажу: я не знаю, было ли что-то у нее в квартире, что могло кому-то понадобиться. Я не имею представления, что за информация в компьютерах.

— Когда вы здесь были, не создалось ли у вас впечатления, что она кого-то боится? Может, она что-то такое говорила?

— Только то, что надо усилить меры безопасности, — отвечаю я. — Но конкретно о том, что кого-то или чего-то боится, она не говорила.

— Не знаю, какие драгоценности и другие ценные вещи она могла привезти с собой из Нью-Йорка, но часы… вот они лежат. — Он указывает на золотые часы «Картье» с черным ремешком на стойке рядом со стаканом, в котором немного воды. — Похоже, дорогая вещица. Стоит того, чтоб ее украсть. Я начинаю думать, не рылась ли она тут сама в поисках лекарства или еще чего, когда была пьяна.

Я достаю из раковины коробочку с бенадрилом, отмечая, что верхушка оторвана, как если бы человек страшно спешил. На полу валяется серебристый пакетик, в котором недостает двух розовых таблеток.

— Теперь я не уверена, что она была пьяна. По крайней мере, так пьяна, как казалась. — Я смотрю на наклейку с ценой на коробочке с бенадрилом. — «Аптека Монка». Если она одна, то это в торговом квартале, рядом с женской тюрьмой, где оружейный магазин.

— Может, у нее была аллергия, — предполагает Чанг. — Вы не знаете, когда она приехала в Саванну и сняла эту квартиру?

— Говорила, что несколько месяцев назад.

— В апреле или в мае. Цветочной пыльцы этой весной было просто жуть. Все было как будто припорошено желто-зеленым. Одно время я ни бегать не мог, ни на велосипеде ездить. Надышусь всей этой гадостью, и глаза опухают, и горло. — Он ведет мирную беседу, добрый полицейский, болтающий со мной.

Сэмми Чанг играет в коллегу, и я знаю эту игру: расслабься, раскройся, я твой друг. Я и намерена относиться к нему как к другу, потому что я не враг. Мне нечего скрывать. Я пройду проверку на полиграфе. Я присягну в правдивости фактов. Мне все равно, что он не зачитал мне мои права, все равно, что он спрашивает. Я свободно признаюсь, что чувствую свою вину, потому что это действительно так. Но я не виновна в смерти Джейми Бергер. Я виновна лишь в том, что не предотвратила ее.