Дэн Уэллс - Мистер Монстр

Мы вошли в комнату пыток, и я увидел его: Курта, обидчика сестры, связанного, с заткнутым ртом и целиком в моей власти.

Он находился в сознании, глаза смотрели прямо, рот залепляла клейкая лента. Его ноги Форман надежно приковал к полу, проломив доски и обмотав цепи вокруг опор, их поддерживающих. Руки, связанные в запястьях веревками, тянулись к отверстиям в потолке, но если Стефани висела свободно, то Курт был растянут, распластан, зафиксирован на месте.

Курт уставился на меня широко раскрытыми безумными глазами, в его взгляде читалось: он совершенно не понимал, что происходит. Я пропал два дня назад, и он наверняка знал об этом. Я явно походил на пленника: весь покрытый засохшей грязью из ямы, рубашка прожжена, на одежде короста рвоты. К тому же я едва шел. Догадаться, что я пленник и жертва, было нетрудно. И в то же время я находился здесь, без наручников, и Форман относился ко мне благосклонно. Как к равному. Если Курт слышал хоть часть того, что говорил Форман в коридоре, его недоумение только усилилось.

Как и ужас.

— Ну, вот он, — сказал Форман. — Работая в полиции, можно узнать много интересного. Например, что некая миссис Кливер каждые пятнадцать минут названивает, сообщая о жестокости бойфренда ее дочери. «Арестуйте его. Заприте его. Убейте его». Но ведь в данной ситуации закон почти бессилен?

Он подошел к столику и начал перебирать инструменты.

— Если речь идет о жестокости, то женщины по природе своей являются жертвами, и бедная маленькая Лорен была слишком запугана, чтобы предъявить официальные обвинения обидчику. Она сказала медикам, что упала с кровати, если в такое можно поверить.

Он поднял плоскую отвертку, осмотрел кончик и положил обратно.

— Они не поверили, но сделать ничего не сумели. Если жертва говорит, что насилия не было, закон это подтверждает. Закон беспомощен.

Он повернулся, держа в руке старый грязный скальпель.

— В отличие от тебя.

Он сделал шаг навстречу и протянул мне скальпель:

— Ведь ты этого хочешь? Ты ангел возмездия. Ты не будешь никого карать, если только кара не заслужена, а кто заслужил ее больше Курта? Ты видел, что он сделал с твоей сестрой. Не думай, что этим все ограничится: он ушел безнаказанным, так что мешает ему повторить? Он может лупить ее, колотить до полусмерти, и это всегда будет сходить ему с рук. Его ничто не остановит.

Он вложил скальпель мне в руку.

— Ничто, кроме тебя.

Курт бешено затряс головой, из глаз потекли слезы, но я не видел его в качестве жертвы, я видел только лицо Лорен с огромным красно-лилово-черным синяком. У нее была ссадина на щеке ровно в том месте, где и у меня. Я поднял руку и пощупал корочку. Я это заслужил, но Лорен невиновна. Курт хладнокровно избил ее.

Я сделал шаг в его сторону. Разве не такое же решение я принял по отношению к мистеру Кроули? Не допустить, чтобы плохой человек вредил невиновным? Я известил полицейских, но они ничего не сумели сделать — он убил их. В случае Кроули закон оказался бессилен. Это был вопрос жизни и смерти. Его остановил я, потому что не мог никто другой, теперь история повторялась. Закон бессилен; единственное, на что имела право полиция, — это сидеть и ждать, когда он побьет Лорен еще раз, потом еще и еще, пока она наконец не решит, что пора выдвинуть против него обвинение. Готов ли я в здравом уме это допустить? Нет, если в моих силах пресечь это раз и навсегда.

Я сделал еще шаг.

Но нет, тут другой случай. Кроули был убийцей — убийцей со сверхъестественными способностями, его остановила бы только смерть. Под конец он убивал чаще раза в неделю. Если бы я не прикончил его, сколько человек погибло бы за полгода? Но Курт никого не убил, и я не мог казнить его — слишком сильное наказание. Не мог. Я отошел назад.

Но… я мог причинить ему боль. Необязательно убивать. Ведь я причинил боль миссис Кроули, а за ней не числилось грехов в отличие от Курта. Я сделал еще два шага вперед — подошел настолько близко, что ощутил запах его пота, услышал прерывистое дыхание. Он приносил боль другим, значит его следовало наказать болью. В этом был смысл. Справедливость. Око за око.

Но что потом?

Я вдруг повернулся и подошел к окну; вечерело, и небо за рядами сосен сочилось глубокой синевой. Что будет, если я начну мучить Курта? Мы не сумеем его отпустить, иначе он все расскажет. Тогда мы могли бы держать его прикованным в подвале. Он заслуживал тюрьмы, и мы готовы были ее обеспечить. Но навечно?

Я оглянулся на Курта. Он зажмурился. Может, он молился, а может, просто боялся смотреть. Он грубое самоуверенное чудовище, он всем хамит, он оскорблял женщину, которая его любила, а когда дошло до ссоры, избил ее — сильно, беспощадно. Он губил жизни так же непоправимо, как Кроули. Не лицемерил ли я, когда, остановив Кроули, отказывался остановить Курта? Но если Курт — моя законная добыча, чего ради ограничиваться им одним? Где подвести черту? И имело ли смысл вообще ее подводить?

А за всем этим, за всеми другими причинами стояла неизбежная истина. Я хотел этого: хотел мучить его, хотел, чтобы из него брызнула кровь, чтобы он визжал от боли и в конце концов затих в совершенном покое смерти.

Я снова шагнул к Курту, но что-то остановило меня — краем глаза я уловил шевеление в дальнем углу комнаты, едва заметное, будто бабочка вспорхнула. Я увидел два уставившихся на меня глаза, заточенные, безмолвные, наблюдающие. Я смотрел на них. Никто не знал, кто она такая. Может, даже Форман не знал. Она моргнула — единственная доступная ей форма общения.

Откуда она? Что ей нравится, а что нет? Что она любит, а что ненавидит? Кто она?

А кто я?

«Меня зовут Джон Кливер. Я живу в округе Клейтон, в морге, на краю города. У меня есть мать, сестра и тетка. Мне шестнадцать лет. Я люблю читать, готовить и девушку по имени Брук. Я хочу поступать правильно независимо от обстоятельств. Я хочу быть хорошим человеком».

Но это только половина меня.

«Меня зовут мистер Монстр. У меня есть масса характерных черт серийного убийцы, мне снится насилие и смерть. Я чувствую себя лучше среди покойников, чем среди живых. Я прикончил демона и каждый день испытываю потребность убивать, в глубине моей души кроется бездонная яма».

Две мои половины вечно противоречили друг другу, но каждая была реальной. Если я выберу одну, то отвергну другую, а значит, отвергну и самого себя. Существует ли настоящий «я» где-то посредине?

Но точно существует другой «я», которого я никогда не признавал, только видел мельком его отражение в глазах людей. Он не был ни Джоном-неудачником, ни Джоном-шпионом, ни Джоном-психом. Он был Джоном-героем. Он разговаривал с Брук и ее друзьями, прогуливался по лесу во время костра, заглядывал людям в глаза и видел в них уважение — я и в самом деле чувствовал себя героем. Я хотел испытать это еще раз.