Дин Кунц - Живущий в ночи

В ушах у меня гудело так, будто я оказался внутри большого церковного колокола, голова шла кругом. Однако не успел прогреметь второй выстрел Бобби, как я был уже на ногах и с «глоком» в руке. Саша также вскочила со стула и выпустила две пули в сторону второй пары обезьян, в то время как Бобби разбирался с номерами три и четыре.

Пока они стреляли и кухня сотрясалась от выстрелов, окно рядом со мной взорвалось осколками, брызнувшими фонтаном прямо на меня. На волне битого стекла, словно серфер, в комнату влетела визжащая обезьяна, приземлилась прямо на середину стола и отряхнула мокрую от дождя шкуру, повалив обе свечи, одна из которых погасла, и сшибив на пол доску с остатками пиццы.

Я повернул «глок» в ее сторону, но тварь молнией прыгнула на спину Саши. Я уже не мог стрелять. Прошив обезьяну, пуля непременно попала бы в Сашу, а на таком близком расстоянии это означало бы для нее неминуемую смерть.

К тому времени, когда я успел откинуть со своей дороги стул и подскочить к Саше, она уже пронзительно кричала, а визжавшая обезьяна вцепилась ей в волосы и таскала их из стороны в сторону. Саша уронила револьвер и слепо шарила у себя за спиной, пытаясь схватить противника, а обезьяна уворачивалась от ее руки, щелкая зубами и пытаясь укусить ее за пальцы. Саша стояла, прислонившись спиной к столу, а нападавший резус пытался запрокинуть ее голову назад, чтобы добраться до горла.

Я вспомнил мучившее меня предчувствие невосполнимой потери. Я был уверен, что они захотят убить Сашу, чтобы вразумить меня. Поэтому сейчас я бросил «глок» на стол и вцепился в обезьяну сзади, правой рукой схватив ее за шею, а левой – за шкирку. Я впился в ее шкуру с такой силой, что животное завизжало от боли.

Бобби выстрелил в третий раз. Стены коттеджа затряслись, как при землетрясении, и я было подумал, что последней паре незваных гостей пришел конец, но тут услышал, как Бобби принялся ругаться на чем свет стоит, и понял, что грядут новые неприятности.

Даже не свет одной оставшейся гореть свечи, а желтое пламя в глазах помогло мне увидеть двух новых пришельцев – настоящих камикадзе, – запрыгнувших на подоконник.

А Бобби в это время перезаряжал ружье.

В противоположной стороне дома громко залаял Орсон. То ли он спешил к нам, чтобы принять участие в схватке, то ли звал на помощь.

Я услышал собственный голос и необычайно образные ругательства, срывавшиеся с моих губ. Теперь на шее обезьяны сомкнулись уже обе моих руки. Я душил ее, душил до тех пор, пока ее лапы не разжались и она не отпустила Сашу.

Обезьяна весила около двенадцати килограммов – шестую часть моего веса, но ее тело представляло собой клубок мускулов, костей и ненависти. Тонко визжа и плюясь в борьбе за глоток воздуха, она пыталась наклонить голову, чтобы укусить мои руки, сжимавшие ее глотку, извивалась, лягалась, дрыгала ногами в воздухе. В другой ситуации я наверняка не смог бы удержать этого маленького дьявола, но сейчас мои руки сделались стальными. Их силу питала ненависть к этой твари за то, что она пыталась сделать с Сашей. Наконец я почувствовал, как шея обезьяны хрустнула под моими пальцами. Она обвисла в моих руках безвольным мертвым предметом, и я швырнул ее на пол.

Плюясь от отвращения, пытаясь выровнять дыхание, я взял со стола «глок». Саша тем временем тоже подобрала с пола свой револьвер и, подойдя к разбитому окну возле стола, стала палить в ночную темень.

Перезаряжая ружье, Бобби, видимо, потерял из виду двух оставшихся обезьян, поэтому сейчас он подошел к выключателю у двери и стал подкручивать реостат, делая свет ярче. Я был вынужден прищуриться.

Одна маленькая гадина стояла на стойке возле плиты. Из лотка, прикрепленного к стене, обезьяна достала небольшой кухонный нож и, прежде чем кто-либо из нас успел выстрелить, метнула его в Бобби.

Трудно сказать, изучали ли члены отряда боевые искусства или этой обезьяне просто повезло, но лезвие ножа, просвистев в воздухе, вонзилось в правое плечо Бобби.

Он выронил ружье.

Я выпустил две пули в метательницу ножей, и она, бездыханная, рухнула спиной на конфорки.

Вторая обезьяна, видимо, была знакома с известным изречением, гласившим, что осторожность есть оборотная сторона доблести, свернула хвост в кольцо, перепрыгнула через мойку и выскочила в окно. Я дважды выстрелил ей вслед, но оба раза промахнулся.

У другого окна Саша на удивление хладнокровно уверенной рукой вытащила из футляра на поясе скоростной зарядник и поднесла его к своему револьверу. Затем загнала одновременно все патроны в гнезда барабана, швырнула пустой зарядник на пол и защелкнула барабан.

«Интересно, – подумал я, – на каких курсах готовят диск-жокеев, которые так блестяще владеют оружием и так уверенно чувствуют себя во время перестрелки?» До сего момента я полагал, что Саша – единственный оставшийся в Мунлайт-Бей человек, который является тем, кем кажется, но теперь подумал, что, возможно, и у нее есть какие-то свои секреты.

Она снова начала выпускать пулю за пулей в ночную тьму. Я не знал, стреляет ли она по определенной цели или просто хочет запугать и подавить огнем уцелевших обезьян.

Выкинув из рукоятки «глока» наполовину пустой магазин и заменив его полной обоймой, я подошел к Бобби. Он вытащил из плеча нож. Лезвие проникло в тело всего на два или три сантиметра, и по рубашке расползалось пятно крови.

– Здорово задело? – спросил я.

– Чер-рт!!!

– Что, так больно?

– Это была моя лучшая рубашка!

Значит, с Бобби все нормально.

Из той части дома, которая выходила к фасаду, по-прежнему слышался лай Орсона, но теперь в нем звучали визгливые нотки страха.

Я сунул «глок» сзади за пояс брюк, схватил полностью заряженное ружье Бобби и побежал в ту сторону, откуда доносился лай.

Лампы в гостиной были включены, но едва горели. Я прибавил света.

Одно из больших окон было разбито, и сильный боковой ветер бросал через него в комнату струи дождя.

На спинках стульев и ручках дивана прыгали четыре визжащие обезьяны. Когда свет в комнате стал ярче, они, как по команде, повернули головы ко мне и злобно зашипели.

По оценкам Бобби, отряд включал в себя восемь-десять животных, но теперь стало ясно, что их намного больше. Мы уже видели двенадцать или четырнадцать тварей, и, хотя они исходили бешенством и ненавистью, я не думаю, что обезьяны были настолько сумасшедшими – или глупыми, – чтобы пожертвовать всем отрядом в первой же атаке.

Они скрывались на протяжении двух или трех лет. Вполне достаточный срок для того, чтобы расплодиться.

Орсон стоял посередине комнаты, окруженный этим квартетом гоблинов, которые теперь снова стали визжать на него. Он крутился на одном месте, стараясь не выпускать из поля зрения ни одну из тварей.