Элизабет Хейнс - Холодная песня прилива

— Доброе утречко! — бодро произнес он.

Я откашлялась и прохрипела:

— Привет!

Он снова поставил чайник на плиту, а я присела по другую сторону стола. Припомнила, что в ящике остались болеутоляющие, но была не уверена, смогу ли встать и добыть их.

— Судя по твоему виду, тебе следует отправиться обратно в постель, — засмеялся он.

— Большое спасибо, — поблагодарила я. — Минутка-другая, и я приду в себя.

— Да, — продолжал он, — я только что общался с твоим соседом. Опять. Похоже, он здорово удивился при виде меня.

— С которым из них?

— В выходной я говорил с ним. Лет за пятьдесят. Седые волосы торчат во все стороны.

— Малькольм? И что он сказал?

— Он просто сказал: «О!» — а я объяснил, что если он к тебе, так ты поднимешься чуть позже. На это он ответил «спасибо» и ушел.

Несколько минут мы в молчании прихлебывали кофе. Я гадала, почему он еще здесь, и то радовалась, что не пришлось с утра оставаться в одиночестве на пустом судне, то возмущалась тем, что теперь придется поддерживать беседу. Хотя он, конечно, молодец: как только я вошла, сразу отложил журнал в сторону.

— Я рада, что ты здесь, — решила я наконец.

Он и удивился, и обрадовался:

— Это хорошо. Я боялся, не злоупотребил ли я твоим гостеприимством.

— Тебе надо сегодня ехать на работу?

— У меня сегодня и завтра отгулы. Я собирался поднажать и разделаться со всем, до чего руки не дошли за неделю, — ну, знаешь, покупки, стирка и прочие увлекательные занятия. А ты? У тебя что запланировано?

— Я собиралась поехать присмотреть ванну, — сказал я.

— Для самостоятельной сборки?

— Только если другого выхода не будет. Сначала посмотрю на рынке подержанные. Если подходящей не будет, придется покупать новую. К сожалению, для барж почти ничего не выпускают.

Пауза. Я призадумалась, не голоден ли мой гость и есть ли у меня на борту хоть какая-то пригодная к употреблению еда.

— Я хотел кое о чем тебя спросить, — снова заговорил он.

— Звучит тревожно.

— Я спрошу только один раз, не захочешь — не будешь отвечать. Договорились?

— Конечно.

— Что с твоими запястьями?

Я опустила взгляд на руки. Коровища тупая, я выложила их на стол, даже не позаботившись прикрыть красноречивые следы рукавами свитера или как-то их замазать. На обоих запястьях появилась тонкая корочка — дугой, не сплошным кольцом, но в тех местах, где провод натер и прорвал кожу. Это было похоже на браслеты, розовые шнурки.

— Если и отвечу, ты не поверишь.

— Попытайся.

Еще не совсем протрезвевшая, я была не в силах спорить:

— Какие-то люди ворвались на баржу, когда я спала. Они связали меня. Вот и все.

— Когда это произошло?

— Прошлой ночью.

— Ты не звонила в полицию?

Я покачала головой:

— Утром Малькольм нашел меня и разрезал провод. К тому времени уже не было особого смысла кого-то вызывать.

Он вытаращился на меня.

— Что ты так смотришь?

— Ушам своим не верю. На тебя напали, а ты говоришь об этом словно между прочим.

— А что мне делать? Валяться на полу и рыдать? Придется как-то жить с этим дальше.

— И ты не боишься, что они могут вернуться?

— Конечно боюсь, — призналась я. — Но что я могу поделать?

— Дженевьева, о подобных случаях нельзя умалчивать. Если нечто подобное произойдет снова, звони девятьсот девяносто девять. Обещаешь?

— Конечно, — сказала я. Мне стало тоскливо: он вдруг перешел на официальный тон.

Карлинг провел рукой по волосам.

— Я не должен здесь находиться, — пробормотал он. — Не должен делать этого.

— Я тебя силой не держу, — заявила я, повернулась к нему спиной и направилась в спальню. — Захлопни дверь, когда будешь уходить.

Я вытянулась на постели, прислушиваясь, когда же раздадутся шаги вверх по трапу к рубке, а потом за Карлингом захлопнется дверь, но было по-прежнему тихо. Хорошо хоть стены перестали вращаться. Осталась легкая дурнота, и мозг грызла упорная боль. Мне бы отоспаться, и все придет в норму. Часок-другой поспать, и я вылезу на свежий воздух, сяду на велосипед, отправлюсь смотреть ванны.

Через минуту он замаячил в дверном проеме. Я повернула голову, чтобы получше его рассмотреть, подумала, что надо бы извиниться, встать или хотя бы сказать что-то уместное, но я просто смотрела, как он входит в каюту, подходит к кровати и стаскивает с себя через голову рубашку. На этот раз он не потрудился аккуратно сложить вещи ровной стопкой, он срывал их, спеша как на пожар, и бросал куда попало.

На лестнице по пути в зал я столкнулась с Кэдди.

— Чего он хотел? — спросила она, перекрывая настойчивым шепотом грохот басов из зала.

— Еще одна вечеринка, — ответила я.

Кэдди явно огорчилась.

— Ты же вроде бы не хотела? — всполошилась я.

— Не в том дело. Просто…

— Что?

Мимо нас в сторону служебных помещений прошел Дилан. Бросив на меня выразительный взгляд, он покосился в сторону камеры наблюдения.

— Слушай, — сказала я, — давай потом все обсудим.

Кажется, она хотела отказаться, но в последний момент передумала:

— Как скажешь.

В этот вечер меня трижды приглашали на приватный танец в Голубую гостиную. Последний вызов — я к тому времени уже устала — оказался, мягко говоря, неприятным сюрпризом. Я зашла в комнату и увидела, что меня ждет не кто иной, как Данкерли.

Он был явно очень доволен собой. Развалился на диване, как будто скупил весь клуб.

Мне хотелось развернуться и удрать, но раз он тут, значит заплатил, а раз заплатил, меня по головке не погладят, если я попрошу избавить меня от клиента.

— Добрый вечер, — сказала я. — Что вас сюда привело?

— Хотел тебя повидать, — ответил он с подленькой улыбкой.

Я чуть по роже его не треснула.

— Очень мило, — сказала я. — Предпочитаете быстрый танец или медленный?

— Мм, — протянул он. — Удиви меня.

Я быстро просмотрела свой список, подбирая что-то хоть отдаленно пригодное для танца перед мужчиной, которого я на дух не переносила. Я сама составила этот список, включив в него музыкальные номера, но теперь, какую бы песню я ни выбрала, в дальнейшем придется от нее отказаться, потому что она всегда будет напоминать мне о том, как мне пришлось танцевать для него, этого мерзкого человечишки. Наконец я решила пожертвовать «Хочешь ли ты?» группы «Пусси-кэт доллз». И я станцевала, пустив в ход лучшие свои приемчики, и под конец спустилась по шесту, вращаясь, изгибаясь, сделала полный оборот перед самым его носом и увидела, как изменилась его самодовольная, чопорная, уродская физиономия. Он зааплодировал.

Прямиком из Голубой гостиной я отправилась наверх, в служебные помещения. Никс стоял на страже на верхней площадке. Танцовщицы сюда не забредали, если их не приглашали особо, да и тогда их сопровождали.