Владимир Величко - Сыщики в белых халатах. Следствие ведет судмедэксперт

Весь вечер я бесцельно проболтался по квартире. Все падало из рук, и ничего у меня не получалось. Не получалось даже трезво думать и рассуждать. Слишком сильным было то, что нам пришлось пережить тогда в Столице, и слишком неожиданно это прошлое настигло меня, ворвалось в мою память. Даже мысли о дочери не смогли заставить меня взяться и за уборку, и за приготовление для Стаси чего-нибудь вкусненького. В конце концов, я плюнул на все и лег спать. Сон, однако, не шел: мысли бежали неуправляемой лавиной – настоящая fugo idearum . Долго ворочался в постели, не раз свертывая в жгут простынь. Затем поднялся, раскупорил заделанный на зиму балкон и вышел под ясное, звездное небо. Там я стоял и стоял, пока совсем не замерз, и тихонько, почти шепотом, читал стихи – те, которые когда-то читал Ей…

Утро было ясным. Все комната переполнялась солнцем. Я бодренько вскочил, понимая, что проспал и раскачиваться уже некогда. Гантели и холодный душ оперативно привели в тонус и тело, и душу. Наскоро позавтракав, принялся за дела. Успел налепить столь любимых Стаськой пельменей – они у нас были обязательным номером. Я уже заканчивал уборку, когда позвонила Анна и сказала, что она Анастасию повела на автобус, и просила дочь встретить. Все! После этого исчезли все посторонние мысли. Кое-как растолкал по углам все лишнее и бегом кинулся по лестницам и лужам, боясь опоздать к приезду дочери.

К автобусу я, конечно, успел и встал дожидаться ее там, где и всегда, на лестнице, ведущей к Универмагу. Стася очень любит, когда, встречая ее, я стою в отдалении. Ну, а меня всегда немного забавляло то, как она, выйдя из дверки автобуса, делает вид, будто меня вовсе и не замечает, а идет в мою сторону совершенно случайно. При этом – я издалека хорошо все вижу! – она украдкой стреляет в мою сторону смеющимися глазками, демонстрируя всем своим видом, какая она взрослая и независимая. Это наша всегдашняя, не видимая другими игра, и мы незыблемо соблюдаем ее правила. Не доходя метра три, дочь, как правило, не выдерживает и с визгом кидается мне на шею. Так было и в этот раз…

Ну, а потом мы неторопливо идем домой. Рот у Стасеньки не закрывается. Я за недлинную дорогу успеваю выслушать про все ее «важные» дела. Про класс, учеников, учителей, про оценки, про то, кто и что натворил. Я же иду и любуюсь дочерью, вслушиваюсь в звук ее голоса, воспринимая сами рассказы вполуха. Зачастую она, заметив мой отсутствующий и, наверное, глуповато-счастливый вид, останавливается и возмущенно восклицает:

– Папа, ты меня совсем не слушаешь!

– Что ты, доченька, я все слышу, все помню…

– Ну-ка повтори, о чем я сейчас говорила? – требовательно спрашивает она, и я послушно перечисляю события и имена…

Дома же, едва раздевшись, Стася оглядывает квартиру и, округлив глаза, укоризненно качает головой:

– Ну ты, папа, даешь! Разве можно жить в таком беспорядке? – Или еще нечто подобное.

После этого дочь становится ужасно важной и деловитой. Переодевшись в домашнее, она принимается командовать, указывать и повелевать – наводить порядок. Это называется генеральной уборкой. Она проводится всегда и не зависит от реального положения дел в квартире. Я при этом добросовестно ей помогаю: выношу мусор, снимаю и вешаю шторы и вообще исполняю все ее указания – короче, становлюсь безропотной прислугой. Эта уборка у нас продолжается долго, порой до самого вечера. И неважно, что иной раз такая уборка оканчивается еще большим беспорядком – по крайней мере раньше такое случалось. Мне радостно и легко все это делать вместе с дочерью, видеть ее азарт хозяйки. Я понимаю, что для Стаси это в какой-то мере игра, но все это она делает искренне, с желанием помочь папе. Наконец утомившись, мы закругляемся, и я отправляю Стаську в душ. Пока она плещется в ванной, я накрываю на стол: выставляю заранее припасенные вкусности, варю пельмени и завариваю ее любимый «чай по-таежному». Все, на этом трудовой день заканчивается. Мы ужинаем и отдыхаем. Потом у нас вольный вечер. Это значит, что Стася будет меня донимать всяческими вопросами, фантазиями и играми. Впрочем, иногда она серьезна – делает особо важное домашнее задание. Чаще это бывает литература: либо сочинение, либо заучивание наизусть какого-нибудь большого стихотворения. Тогда мы вместе копаемся в книгах, подбираем материалы, пишем и учим. Как же бывает интересно наблюдать за серьезной Стасей. Вот она хмурит брови, что-то шепчет про себя. Потом, подперев кулачком щеку, надолго задумывается над чем-то… Никто нам в такие вечера не мешает. Телефон не звонит, гости не приходят. Нам с дочкой хорошо и легко…

В такие субботние вечера мы, как правило, засиживаемся допоздна, несмотря на все наказы и запреты ее мамы. Спать дочка отправляется в спальню, на мою кровать. Там она может поспать подольше, а я, не опасаясь ее потревожить, успеваю по утрам сделать множество дел. Впрочем, иногда Стаська, закутавшись в одеяло, прибегает ко мне на диван и усаживается рядышком. Это значит, что у дочери какая-то «серьезная» проблема, требующая обязательного и непременно тайного обсуждения. Так осенью мы решали вопрос, как ей отнестись к однокласснику, который ее постоянно дразнил и дергал за волосы, а потом выяснилось, что он влюблен в Стаську и она не знала, что ей делать. Вот за такие поздние посиделки и обсуждаемые на них «тайны» Стася называла меня своей лучшей подружкой. От этого «титула» сердце мое совсем таяло…

Так было и в этот раз. Я уже улегся на диван, когда вдруг заявилась Стася. Была она необычайно серьезна и даже мрачна. Полутьма делала ее худенькое лицо не по годам взрослым и даже каким-то отстраненно незнакомым.

– Пап, можно тебе задать вопрос? – как-то робко и нерешительно спросила дочь.

– Конечно, доченька, – несколько удивленно ответил я, – задавай твои вопросы, будем в них разбираться.

– Да нет, у меня один вопрос. – Дочь снова помолчала и вдруг, осмелившись, бухнула: – Па, а кто такая Ангелика? – Вот это да! Сон мгновенно улетучился.

– Стася, а разве можно читать чужие письма?

– Нет, папочка, я не читала, чесслово не читала, – дочка в волнении приподнялась на коленки и прижала кулачки к груди. – Просто оно лежало открытым в секретере и я случайно прочла несколько строк, когда вытирала пыль.

– Н-да, поделом мне, – пробурчал я, приподнимаясь. Затем, накинув халат, сел на диване – нечего разбрасывать свою корреспонденцию – грустно усмехнулся я.

– Папа, это та женщина, из-за которой вы с мамой развелись, да?

– Да, – помедлив, ответил я.

– Па, а она кто? Ты ее любишь? А почему она в другом городе живет? Расскажи о ней. – Вопросы дочери полетели один за другим.

Я молча встал, запахнул халат и босиком пошлепал на кухню. Там, собираясь с мыслями, попил водички и вернулся в комнату: