Барбара Вайн - Пятьдесят оттенков темноты

Под «этим» я имела в виду половые отношения, которые привели к беременности. Энни не могла объяснить. Фактическую сторону секса мы представляли более или менее точно, но ничего не знали о чувствах и почти не догадывались, что они тут тоже присутствуют. Мы считали, что сексом начинают заниматься из любопытства, чтобы понять, что это такое. Личность партнера казалась нам неважной, и мы ничего не знали о существовании желания. Поэтому поведение Элси ставило нас в тупик: мы понимали, что человек может желать «этого» — и даже признались друг другу, что хотели бы по крайней мере раз в жизни попробовать «это», — но для нас оставалось загадкой, как можно предпринимать такой ответственный шаг без должной подготовки и мер, предотвращающих зачатие.

Колодцем больше никогда не пользовались. Не знаю, откуда фермер брал питьевую воду, но в 1941 году подключиться к водопроводу было невозможно. Наверное, где-то поблизости имелся насос. Мы с Энн протискивались сквозь живую изгородь и забирались на территорию фермы, чтобы заглянуть в глубокую зеленую дыру. Стыдно признаться, но на некоторое время игра в Элси вытеснила игру в Марию Стюарт, и мы представляли, как Элси идет по дороге, видит колодец и прыгает в него. Эту сцену мы разыгрывали в саду Энн, и роль колодца исполняла яма, некогда служившая погребом.

Дождливым утром на собрании в школе, когда обычно поют «Летнее солнце сияет», этот гимн заменили более подходящим, изъяв из нашего репертуара куплет, который нам так нравился. Хотя в январе 1941 года строки:

выглядели бы дурным вкусом.

Я уезжала домой только на Рождество и вернулась в «Лорел Коттедж» к началу нового семестра. В нашем пригороде после отбоя воздушной тревоги дети выбегали на улицы и собирали осколки зенитных снарядов. У меня была превосходная коллекция, которую я продемонстрировала Энн. На Рождество в отпуск приехал мой дядя Джеральд, Фрэнсису исполнилось четырнадцать, а Иден, к всеобщему изумлению, объявила о намерении записаться в женскую вспомогательную службу военно-морских сил. Вера более или менее примирилась с этим и к моему возвращению уже излучала оптимизм. Или делала вид.

— Разумеется, это лучшая из женских вспомогательных служб, — заявила она. — Всем известно, что хуже всего транспортная служба, затем идет женская вспомогательная служба ВВС, а лучше всего на флоте. Иден не будет заниматься физическим трудом, об этом не может быть и речи.

Но ей придется уехать из «Лорел Коттедж», подумала я.

— Форма у них очень милая. Похожа на элегантный темно-синий костюм. И такая очаровательная шляпка.

Слеза скатилась по щеке Веры и упала на журнал, который она держала в руках, прямо на фотографию девушки в форме вспомогательной службы военно-морских сил. Верины слезы смутили меня. А когда она схватила меня за руку, я была потрясена и немного испугана. Пробормотала, что все будет в порядке, что война скоро закончится. Как бы то ни было, я соприкоснулась с горем взрослого человека и на мгновение почувствовала, каким оно может быть глубоким и бесконечно разнообразным. Вера отпустила мою руку, вытерла глаза и энергично потребовала не рассказывать отцу о ее «срыве» — не говоря уже о самой Иден.

До моего отъезда в Лондон, летом, домой в отпуск приезжал дядя Джеральд — перед погрузкой на корабль. Почти никто не сомневался, что его полк направляют в Северную Африку. Возможно, страдания Веры были не менее глубокими, чем из-за Иден, или даже глубже, но если она и страдала, то к тому времени научилась полностью скрывать свое горе. Джеральд уехал ранним субботним утром в один из ясных июньских дней. После его отъезда Вера сняла все занавески в спальне и постирала в кухонной раковине.

Канголлен-Гарденс, 24а

Ноттинг-Хилл-Гейт,

Лондон W11

12 марта

Дорогая Фейт!

Рада получить от вас письмо, хотя предпочла бы, чтобы оно было о чем-то другом. Не знаю, зачем вам это нужно, но я только в семнадцать лет узнала, кем была моя бабушка, причем от одноклассницы. Думаю, в моем сознании образовалось нечто вроде блока в отношении всего, что связано с бабушкой. Я избегала этой темы, не могла даже думать о ней, и, хотя мне известно, что это вредно, я ничего не могу с собой поделать, сколько ни пыталась.

Мне написал Дэниел Стюарт, и я ответила ему, подтвердив, что это абсолютная правда: о Вере Хильярд я знаю не больше, чем все остальные. Возможно, меньше, поскольку никогда не читала репортажи о судебных заседаниях и т. п. Кажется, он думает, что моя фамилия Хильярд — она указана на конверте. Вскрыть письмо меня побудило что-то вроде шестого чувства — от этой фамилии у меня всегда волосы встают дыбом, — и следующие несколько недель я представляла, как все соседи догадаются, что Элизабет Хиллз — внучка Веры Хильярд. Разумеется, это было глупо, поскольку они слишком молоды и не могли слышать о ней, но вы понимаете, как я себя чувствовала.

Я никогда не слышала об этой тайне. Имя Кэтлин Марч мне ни о чем не говорит, и Джайлзу тоже, я уверена. Что касается меня, то я не возражаю, чтобы вы рассказали все Стюарту, который охотится за всякой грязью, как и другие подобные люди. Я не собираюсь читать его книгу, и поэтому мне все равно. Меня интересует только одно — он не должен упоминать моего имени и намекать, кто я и где живу.

Мама передает вам привет и просит как-нибудь позвонить. Она говорит, что с удовольствием встретилась бы с вами. Прошу прощения, если это письмо получилось не очень приветливым, но вы должны понять, что я чувствую.

C уважением,

Блайт-плейс, 6

Лондон W14

12 марта

Дорогая Фейт Северн!

Боюсь, я не могу вспомнить, встречались ли мы. Дэниел Стюарт писал мне, но я не ответил. Что касается меня, то единственные мои родственники — моя мать и Элизабет, и я хочу, чтобы так оставалось и впредь. Я не желаю знать других родственников, живых и мертвых; это относится и к отцу. Простите, если это звучит грубо.

C уважением,

Виа Орти Орчелари, 90

Флоренция

20 марта

Дорогая Фейт!

Как вы можете видеть из адреса, я переехал. Заглянул на старую квартиру, а они сохранили для меня ваше письмо. Если весной приедете во Флоренцию, не забудьте, что у нас свидание и я должен вам что-нибудь приготовить. Я доволен собой, поскольку недавно вышла моя первая книга. Для Фрэнсиса это ерунда, поскольку он теперь умудренный опытом автор, за поясом у которого полдюжины книг. Моя тоже имеет отношение к тому, что за поясом; другими словами, это поваренная книга, «Cucina Ben Riuscita» (Mondadori, L20,000).