Паоло Ди Реда - Лабиринт тайных книг

Да, он должен измениться, чтобы стать свободным. Не нужно больше быть клоуном, иконой для идолопоклонников, потому что он, Джеймс Дуглас Моррисон, на самом деле — поэт. Американский поэт. И он докажет это всем, и прежде всего себе.

Наконец-то Альдус нашел его: Джим пополнел и отрастил бородку, но его нельзя было не узнать. Сантей вмиг оказался очарован.

Он понаблюдал за Джимом, прежде чем подойти. Будь у него с собой альбом для эскизов, он сразу бы набросал его портрет, чтобы запечатлеть ту жадность, с которой Джим вглядывался во все вокруг, это удивление американца, открывающего для себя невесомую тяжесть истории, красоту, проверенную временем.

Когда наконец Джим сел на скамейку в сквере на Вогезской площади, Альдус набрался смелости и подошел к нему.

— Ты Джим Моррисон, не правда ли? — спросил он на ломаном английском с сильным французским акцентом.

Джим с недоверием посмотрел на незнакомца, принимая за поклонника и не зная, сразу ли избавиться от непрошеного француза или отделаться автографом.

— Я Альдус, друг Анн Морсо.

— Анн Морсо? — повторил Джим в замешательстве.

— Да. Кажется, ты познакомился с ней в Новом Орлеане.

— Конечно! Извини. Да, Анн говорила мне о ее друге, с которым я должен был встретиться в Париже. Ты по поводу этой книги на греческом, правильно?

— Да. Именно так. Из-за книги.

— Она у меня в гостинице. Если хочешь, можешь взять ее хоть сейчас. Это не так далеко отсюда.

— К чему спешить? Я подумал, если тебя это устроит, ты мог бы переехать из отеля ко мне домой, вернее, в мою мастерскую, я художник. Сейчас она практически свободна.

— Было бы прекрасно, а как же ты?..

— О, я там теперь почти не появляюсь. Иногда предоставляю ее друзьям. Моя жена не хочет жить там, говорит, что все слишком старое и ветхое, а у нас четырехлетний ребенок, потому мы переехали на виллу под Парижем. Там у нас есть огромный сад и пристройка, где я устроил себе ателье, еще просторнее, чем на улице Ботрейи.

— Ты знаешь греческий, правда?

— Да, мать научила меня.

— И ты знаешь, что написано в той книге, которую Анн поручила тебе передать?

— Нет, но очень хочу прочитать ее.

— Может быть, мы могли бы сделать это вместе…

— Я был бы счастлив.

— Но есть еще одна проблема. Я не один…

— Дом очень большой. Можешь привести туда кого хочешь.

Джиму казалось, что Альдус послан ему небом, что он всегда знал его: у него был такой добрый, располагающий и открытый взгляд!

Он мог говорить с ним и хотел этого.

— Ее зовут Памела. И я люблю ее.

Я поражена: на обложках журналов в киосках — мои фотографии с заголовками: «Убийца из Америки».

Нужно что-то делать, чтобы меня не узнали. К счастью, на обложках тот кадр, который делали для буклета к выставке. Там я причесана и с макияжем — редкость для меня, тем более сейчас. Мне нравится это фото именно потому, что я выгляжу на нем совершенно необычно.

Но достаточно солнцезащитных очков, прихваченных у рассеянной дамы, что оставила их на стойке бара, и «убийца из Америки» Жаклин Морсо больше не существует — вместо нее есть молодая женщина, совершенно беззащитная и потерянная, словно попавшая в открытое море без компаса первый раз в жизни. Попробуем рассуждать логично: человек с площади Нотр-Дам и тот, что подходил ко мне на выставке, одно и то же лицо.

Почему он выбрал столь ужасный способ самоубийства и почему вовлек в него именно меня?

Прежде всего я должна узнать, кто он такой.

И еще — кто тот бродяга с Вогезской площади? Как он может все знать?

Я чувствую, что втянута во что-то, чего пока не понимаю, но странным образом это не приводит меня в состояние паники: все мои мысли сосредоточены на одной цели, и, как на стометровке, я готова к рывку. Я должна снять с себя это позорное обвинение.

Но дело не только в этом. Я чувствую, что история касается всей моей жизни, словно все случившееся со мною в прошлом было лишь подготовкой к тому, что происходит сейчас.

Да, я растеряна, но у меня есть цель: как можно скорее выбраться из этой ситуации, чтобы понять смысл происходящего. И чем сильнее во мне стремление разорвать паутину, препятствующую моей свободе, тем явственнее становится ощущение, что я вовлечена в неосязаемую и невидимую сеть какого-то таинственного плана.

Я присаживаюсь у раскрашенного, с подвижным механизмом фонтана возле Бобура [11] Бобур — Центр Помпиду, Центр современного искусства в Париже. и в тот же миг вижу приближающуюся Дениз. Несмотря на очень теплую погоду, она закутана с ног до головы: платок, легкий пыльник с поднятым, как у детектива, воротником, темные очки, — ее невозможно не заметить. Дениз — эксцентричная персона, ей пятьдесят с хвостиком, но одета она всегда очень экстравагантно и изысканно, даже если ситуация этого не требует.

Она решительно двигается ко мне, но потом так же решительно меняет направление, так что я вынуждена следовать за ней на расстоянии. Мы слишком на виду.

Я спешу за ней по довольно длинной улице, миную Вогезскую площадь, еще несколько переулков. У старинного дома Дениз останавливается, вытаскивает связку ключей и кивком приглашает последовать за ней.

Захожу во внутренний двор, и меня охватывает ощущение, что это место мне знакомо. Дежавю, абсолютная уверенность, сопровождаемая непереносимым чувством леденящего, терроризирующего страха — будто я вхожу в подземелье.

— Нет, прошу тебя, Дениз, уйдем отсюда!

— Невозможно, Жаклин. Это единственное место, где ты можешь спокойно остаться хотя бы ненадолго, — дом отца Раймона, никто не подумает искать тебя тут. Но веди себя тихо: шум может вызвать подозрения, так как здесь очень долго никто не жил.

Дверь открывается с трудом, и, когда мы наконец-то входим, нас окутывает запах пыли. Останавливаемся в большом холле, где есть окно, сквозь которое проникает немного света. Все остальное погружено в полную темноту, и Дениз, кажется, не имеет ни малейшего желания следовать дальше.

— Дом не очень удобный, но здесь тебя никто не потревожит.

Ее слова меня успокаивают. В конце концов, немного страха не помешает в моем положении. А уйти сейчас отсюда было бы непростительной глупостью.

— Где сейчас отец Раймона?

— Умер лет двадцать назад.

По тону ее голоса ясно, что даже спустя столько времени Дениз не забыла об этой смерти, она говорит об этом с волнением, словно о пережитом совсем недавно, и эмоции еще не покинули ее.

— При странных обстоятельствах. Его нашли в ванне со вскрытыми венами.

— Для Раймона это должно было стать ужасной травмой…

— Думаю, что да. Об отце он больше никогда не желал говорить. Немногое известное мне я узнала от его матери, она сейчас живет в Израиле и изредка приезжает в Париж. Она уехала, как только Раймон оказался в состоянии сам заботиться о себе. Ей была невыносима вся обстановка, напоминающая о муже. Она чувствовала себя виноватой в его смерти, хотя, насколько я знаю, для этого не имелось никаких оснований. Отец Раймона был гений, но ему не везло как художнику. Настоящий художник не может долго переносить бесконечные разочарования. После этой трагедии ничья нога не ступала в этот дом. Ты первая. Честно говоря, я была удивлена, когда Раймон велел мне отвести тебя сюда.