Питер Джеймс - Убийственное совершенство

В 11.45 он въехал в Кейборн и свернул на стоянку возле здания школы.

Любовники уехали.

Дождь понемногу утихал. Все еще шел, но уже не такой сильный. А вот ветер, наоборот, усилился. Хорошо. Он натянул тонкие кожаные перчатки, вылез из машины, заблокировал дверь и вынул из багажника пневматическую винтовку. Пересек стоянку, обогнул школу, проверил, все ли чисто и можно ли двигаться дальше, перебежал через дорогу и выскочил на раскисшую тропинку, идущую через поле. Сначала нераспаханное поле с остатками соломы, потом пастбище, примыкающее к саду грешников.

В руках он держал фонарик, но старался включать его не более чем на пару секунд и только через каждые несколько шагов. Тропинка была неровная, разбитая лошадиными копытами. Несколько раз он поскользнулся и едва не упал и два раза крепко выругался, когда его куртка зацепилась за кусты ежевики.

Он находился в прекрасной форме, но подъем вверх по холму, нервы и холодный воздух все же действовали. Он начал слегка задыхаться, сильно взмок в своей теплой одежде, и снаряжение с каждой минутой казалось ему все более тяжелым. Но, несмотря на это, в его сердце горел ровный неугасимый свет.

Из-за склона холма наконец-то показался дом грешников, неясная тень в двух сотнях ярдов от него. Во всем здании светилось только одно окно — в хозяйской спальне. И — о, радость! — в этот же самый момент свет погас.

Темнота!

Он почувствовал прилив адреналина и уже еле сдерживал волнение.

Что-то промчалось у него над головой, летучая мышь или, может, сова. Он прислушался к шороху ветра в сухой траве, к шелесту голых ветвей, к скрипу незапертых ворот. Створка хлопала по забору. Скрип-стук, скрип-стук. Так много звуков, среди которых легко замаскировать свой собственный шум.

Он задрал голову и посмотрел вверх, в черное, как битум, небо. Да, эта ночь дарована ему судьбой! Он прислонился к металлической решетке, ограждавшей пастбище, и достал бинокль ночного видения. Навел его на окна спальни Грешников. Отрегулировал фокус, чтобы изображение стало максимально четким и резким. В ушах у него прозвучал голос Мастера:

Обращай внимание на конденсацию. Когда температура снаружи ниже, чем температура внутри, на окнах конденсируется влага. Когда отопление в доме выключается, конденсат начинает медленно испаряться. Когда вся влага исчезнет, можно быть уверенным, что обитатели дома уснули.

Окно спальни грешников было затуманено. Но уже начинало немного проясняться.

В спальне было темно. Родители уже давно не оставляли им включенный ночник. Но это было совершенно не важно. Одни чувства всегда компенсируются другими. В темноте обостряется обоняние. И осязание. И слух.

Они чувствовали его запах. Слышали его.

Скоро они смогут к нему прикоснуться.

Они лежали в своих кроватках, под крышей дома, в котором жили до сегодняшнего дня, но где пробудут еще совсем недолго. На частоте, неразличимой для человеческого уха, Люк обратился к сестре; всего одно слово, произнесенное задом наперед, с пропущенной четвертой буквой.

— Авоог?

Долю секунды спустя она ответила ему на той же частоте:

— Авоог.

Стоя в некотором отдалении, они наблюдали за фигурой в темной, низко надвинутой шапочке, темной куртке с капюшоном и темных ботинках. Сейчас он смотрел на дом через бинокль. Оружие было прислонено к ограде. Они были слишком далеко и не могли разглядеть, что это — пневматическая винтовка или охотничье ружье.

Между ними было ярдов двести. Они старались придерживаться примерно этого расстояния с того самого момента, как он оставил свой автомобиль на стоянке у школы и пересек дорогу. Он пошел вперед по тропинке, через поля, а они последовали за ним. Он ни разу не обернулся.

Как и у него, у них были приборы ночного видения, но вдобавок к биноклю на них были еще и очки. Сквозь них казалось, что вокруг светло, как днем, но только все зеленое. Совсем низко над головой пронеслась сова, камнем упала вниз и снова взлетела. В клюве она держала извивающуюся мышь.

Притаившись за живой изгородью — на тот случай, если он все-таки вздумает обернуться, — они не сводили с него глаз. Вот он опустил бинокль; вот, через пару минут, снова поднес его к глазам. Чего он ждет? Они обменялись озадаченными взглядами. Говорить было нельзя. Он стоял с подветренной стороны и, несмотря на многообразие ночных звуков, мог расслышать самый тихий шепот. Рисковать было нельзя.

Запотевшие окна почти совсем очистились! Теперь Апостол чувствовал себя намного спокойнее, его сердце уже не рвалось из груди как бешеное, но билось ровно и часто, разгоняя по венам адреналин, поддерживавший его в состоянии бдительности и боевой готовности, и эти самые эндорфины, из-за которых его переполняло ощущение радости. Он взглянул на часы.

12.22.

Пора!

В те несколько секунд, что он перелезал через ограду между полем и пастбищем, он казался себе непобедимым. Пригнувшись, чтобы его не смогли заметить из дома, он побежал через размокшее, больше похожее на болото пастбище, стараясь не попасть ногой в кроличью нору — повредить лодыжку сейчас было бы совсем некстати.

Сердце снова бухало, словно тяжелый молот. Он добрался до ограждения и остановился — подойти совсем близко он не решился. Дом был всего в пятидесяти футах. Занавески в спальне грешников были задернуты, окно закрыто. Хорошо. Он посмотрел на подъездную дорожку. Только «сааб» и «субару», больше никаких машин. Прекрасно. Значит, никаких гостей в доме. Он поискал глазами датчик движения — должен быть где-то на этой стене, он видел его в прошлый раз, — наклонился и взял винтовку.

Положив ствол на деревянный столбик ограды, он снял крышку с прицела ночного видения и сунул его в карман. Потом прищурился. Вот он, сенсор. Маленькая белая пластмассовая коробочка с выпуклым стеклянным окошком, футах в десяти от земли, прямо под одной из ламп.

Его руки дрожали. Проклятье! Раньше с ним такого не случалось. Он сделал глубокий вздох и попытался поймать датчик движения в перекрестие прицела, но прицел все время сбивался. Он чуть подвинулся, надежнее устроил ствол на столбике и снова прицелился. Вот. Уже лучше. Устойчивее. Но далеко не так хорошо, как было во время тренировки или в предыдущий раз, в том доме в Айове, где ему пришлось делать то же самое.

Он обхватил пальцем курок и немного расслабился, позволив датчику движения вновь уйти из прицела. Потом еще раз глубоко вздохнул и очень медленно, изо всех сил стараясь овладеть своими дрожащими руками и справиться с особенно мощным порывом ветра, поместил датчик точно в центр перекрестия.

Чпок! Под воздействием сжатого газа первый из десяти снарядов вылетел из винтовки, и сейчас же раздался еще один чпок, показавшийся ему оглушительно громким. Пуля вонзилась в деревянную облицовку дома, в нескольких дюймах левее датчика.