Карин Альвтеген - Утрата

— Здесь собралось больше четырнадцати тысяч мужиков и баб, и все хотели услышать, как она поет. Тут все было черным-черно от народа. Люди залезали на фонарные столбы и на крыши карет, но все равно тишина стояла мертвая. Представьте себе, ее пение было слышно аж у моста Шеппсбрун! Вот то-то! В то время люди умели молчать!

— Янне! Поехали!

Но Хейно полностью завладел его вниманием. Сибилле, пожалуй, лучше всего оставаться на месте и ждать. Покосившись в сторону Национального музея, она увидела, что тетки исчезли. Хейно назидательно поднял палец. От этого движения новая волна вони вырвалась из его потрепанного пальто. Сибилла старалась не дышать.

— А потом, когда она допела, все захлопали в ладоши как безумные, и тут кто-то крикнул, что строительные леса, ну там возле дома Пальмгрена, вот-вот упадут. Ну да, его тогда как раз и строили. И тут такое заварилось. Шестнадцать женщин и двух подростков затоптали насмерть. Больше ста увезли в больницу. Хейно кивнул: — Где тогда были вы? Почему вы их не спасали? А еще смеете ругать меня за то, что я ем сухарь.

Полицейский по имени Янне кивнул и улыбнулся:

— Да, Хейно. Тут ты прав. Береги себя.

На этот раз он сел в машину и уехал до того, как Хейно успел придумать что-нибудь еще.

Сибилла смотрела на него во все глаза и качала головой.

— Откуда ты все это знаешь?

Хейно хмыкнул:

— Образование хорошее. Я хоть и весь в дерьме, но образование у меня хорошее.

Он встал и, развернув свой огромный экипаж, решил, видимо, продолжить охоту за жестяными банками в Королевском саду.

— За сухарь спасибо.

Сибилла слегка улыбнулась и кивнула. Хейно тронулся с места. Она посмотрела на балкон, где сто пятнадцать лет назад стояла Кристина Нильссон. В шуме, который заполнял пространство города сегодня, у нее не было бы ни малейшего шанса.

Повернув голову, она увидела, что Хейно свернул на Кунгстрэгордсгатан. В какое-то мгновение у нее возникло желание догнать его. Хоть ненадолго избавиться от одиночества. Но нет.

Она осталась на месте.

Пока самое страшное не уляжется, ей лучше оставаться в одиночестве.

В привычном одиночестве.

Почти каждый вечер после той первой поездки она ненадолго заходила к Микки во двор КМА. Задерживаясь здесь все дольше и дольше, она в конце концов совсем забросила свои прогулки и направлялась прямиком сюда. Она познакомилась с другими членами клуба, ровесниками Микки, и впервые в жизни почувствовала себя своей в компании. Ее привел Микки, и этого было достаточно, чтобы ее приняли безо всяких проверок. Казалось, их даже не волнует то, что она дочь Форсенстрёма.

Но больше всего ей нравилось оставаться в мастерской наедине с Микки. Он становился другим и учил ее всему, что знал о двигателях и автомобилях. Иногда он брал ее с собой покататься, а когда у него было очень хорошее настроение, позволял ей сесть за руль на какой-нибудь лесной дороге. Первый раз он сидела у него на коленях. Чувствовала его бедра и живот под своими ягодицами. У него было такое странное тело. Горячее и напряженное. Он накрывал ее руки на руле своими руками.

После этого она написала его имя снизу на стуле у себя в комнате. Тайна. Тайна, которая делала ее удивительно сильной. Может, это было заметно или она просто научилась не слышать, но теперь ее реже дразнили в школе, и существование там стало намного легче.

День превращался в долгое ожидание встречи с ним. В желание вновь почувствовать его запах, когда он стоит рядом и показывает ей какую-нибудь деталь под капотом. Восхититься его знаниями. Снова увидеть, как его руки привычно копаются в моторе.

В желание просто существовать в одном пространстве.

С ним.

Лето закончилось, она перешла в гимназию, и теперь приходилось ездить на занятия в Ветланду. Если бы она могла выбирать сама, то наверняка выбрала бы специализацию, связанную с автотехникой, но у нее хватило ума не сказать об этом никому, кроме Микки. И уж точно не Беатрис Форсенстрём. Мать считала, что она должна закончить трехлетнюю гимназию с углубленным изучением экономических предметов, так чтобы со временем она смогла помогать отцу управлять их семейным предприятием. Кроме того, это было престижно.

Само собой, все получилось так, как хотела мать.

Иногда у Микки были дела в городке, и он забирал ее после занятий. Она специально тянула, чтобы опоздать на школьный автобус, и, исполненная волнения и гордости, уходила от школы на пару кварталов, чтобы незаметно скользнуть в «De Soto». Переполненная счастьем, она проезжала на кожаном пассажирском сиденье четыре мили до Хюлтарида, но никогда не выходила у дома. Там, где ее могли увидеть.

Однажды во время такой поездки он свернул на лесную дорогу недалеко от Ветланды. Она посмотрела на него, но он смотрел на дорогу. Оба молчали.

В глубине души она знала, что сейчас произойдет. Она ждала этого.

Он остановил машину, они вышли и посмотрели друг на друга. Она приняла его восторженно, всей душой.

Она избрана.

Он осторожно проник в нее на коричневом клетчатом одеяле.

Она — только его. Он — только ее.

Она тихонько подглядывала за ним, удивляясь тому наслаждению, которое она ему доставляла. Будто она вобрала его в себя целиком. Все его мысли в ней. Его содрогающееся тело над ее телом. Для нее.

Они двое, едины.

Вместе.

Все, что угодно, ради одной секунды этой близости.

Все, что угодно.

Ломтик жареного картофеля словно разбух во рту. Мать и отец ели молча.

Мучительное ожидание взрыва.

Не проглотить.

В руке две вилки. Три.

Стол шатается.

Надо проглотить.

Страх хочет вырваться из живота наружу.

Глотай же, ради всего святого. Глотай! Не делай хуже, чем есть.

Простите меня. Простите. Скажите, что мне сделать, чтобы меня простили? Только чтобы не надо было больше ждать.

Я сделаю все, что угодно, только простите меня.

Все, что угодно.

Беатрис Форсенстрём отложила прибор. Она по-прежнему не смотрела на Сибиллу, когда единой фразой разверзала бездну.

— Мне сообщили, что ты разъезжаешь на этой машине.

Ее спасла женщина с бульдогом. Сибилла увидела ее издалека, та стояла в самом конце улицы Гренсгатан, там, где начинается дачный поселок Эриксдаль, и бурно жестикулировала, словно сама с собой. Подойдя ближе, Сибилла заметила торчавший из ее уха проводок гарнитуры от мобильного телефона, что, согласно последним веяниям, якобы защищает мозг абонента от опасного радиоизлучения. Она читала об этом в газете.

— Я прямо в ярость пришла!

Замедлив шаг, Сибилла прислушалась. Бульдог сидел на земле и с интересом наблюдал за возмущенной хозяйкой.

— Мы что, живем в каком-нибудь долбаном полицейском государстве, а? Да мне начхать, кого вы ищете. Когда я выхожу из дома и иду по шведской улице, я не рассчитываю, что мне ни с того ни с сего сунут под нос пистолет! Это же идиотизм, черт бы вас всех побрал.