Карин Альвтеген - Утрата

— Вы сюда недавно въехали?

— Да.

— Что ж, добро пожаловать.

«Да иди же ты в свой душ, пока я тебя не убила!» Открыв сушильный барабан, она достала трусы и полотенце. Краем глаза заметила, что он пошел в душевую. Быстро сунув влажные вещи в рюкзак, снова повесила его на спину. Развернулась, чтобы выйти, — он стоял к ней лицом. С газетой в левой руке. Она застыла, как будто угодив ногами в бетон.

В его глазах вдруг мелькнула растерянность. Потом он протянул ей газету:

— Не волнуйтесь. Вы просто забыли вот это.

Очередное Рождество.

Ей 17 лет.

Стол для почетных гостей.

Она попросила разрешения не ходить туда. Мать аж взвилась от неожиданности.

— Разве тебе не хочется немного отвлечься? Ты же уже несколько месяцев сидишь дома.

Да, сидит. Шестьдесят три дня и девять часов прошло с тех пор, когда она последний раз видела Микки. Каждый день Гун-Бритт забирает ее из школы на своем «рено». Прогулки запрещены по причине утраты доверия.

— Мне не хочется.

Мать молча подошла к гардеробной и открыла дверь в поисках достойного наряда для своей дочери.

— Это еще что за глупости! Конечно, ты пойдешь.

Сев на кровати, Сибилла наблюдала, как мать перебирает платья.

— Я пойду, если буду сидеть за столом с ребятами.

Беатрис Форсенстрём сначала просто онемела от этого неслыханного ультиматума.

— А почему, позволь поинтересоваться, ты должна там сидеть?

— Потому что они, между прочим, мои ровесники.

На лице у матери появилось необычное выражение. Сибилла почувствовала, как забилось сердце. Решение, она приняла решение. Она должна убежать к Микки. Она больше не одинока. Через семь месяцев ей исполнится восемнадцать, и тогда она сможет делать все что захочет. А пока она объявляет войну.

— Я пойду, только если я буду сидеть за тем столом.

У нее даже голос не дрогнул. Мать не верила своим ушам. Дочь своим тоже не верила. Но ее настораживало то, что она не может точно определить выражение лица матери. И она ощутила легкую неуверенность. Слабое предвестие страха.

— Ты же знаешь, что для нас с отцом это самый важный вечер в году, и позволяешь себе такое! Почему, почему ты никогда не думаешь ни о ком, кроме себя?

Маятник набрал полную амплитуду.

Начиналось землетрясение, список погибших был определен заранее. Она вдруг почувствовала, что ее снова охватил страх. Может быть, это стало заметно, потому что Беатрис Форсенстрём неожиданно прервала свою речь:

— Поговорим об этом, когда вернемся.

С этими словами мать вышла из комнаты.

Снова сокрушив ее волю.

Директор по продажам слева.

Господин Форсенстрём во главе стола.

Сибилла чувствовала себя странно — в этом платье, за этим почетным столом. Помещение жужжало как улей. Звуки обрушивались отовсюду, она различала только отдельные слова ближайших соседей. Волны гнева, исходившие от матери, докатывались до нее электрическими разрядами, она удивлялась, почему не звенят бокалы. К еде она не притронулась. Остальные уже почти доели. Мать улыбалась, выпивала с почетными гостями, но едва в поле зрения попадала дочь, как уголки ее губ опускались вниз, словно не выдерживая этой страшной тяжести.

Сибилла сидела и ждала наказания. Сидела и ждала. А потом вдруг поняла, что с нее хватит. Устремившийся наружу гнев придал ей невиданную силу. Эта женщина по диагонали от нее, женщина, заставлявшая ее жить в плену, неожиданно превратилась в нелепое чудище. Да, она родилась из его тела. А потом? Она не выбирала себе мать. Зачем Господь вообще позволил той иметь детей? Все, чего хотела мать, — это продемонстрировать благополучие семейства Форсенстрём. Показать, что в семействе Форсенстрём все так, как надо. Но ничего у них не было так, как надо. Сибилла вдруг поняла, что на самом деле мать получает удовольствие от этой игры с устоявшимися правилами «послушание-нарушение-наказание», игры, которая стала определяющей для их семьи. Мать получает удовольствие от того, что владеет ею, Сибиллой, как вещью. Управляет ее чувствами. Ее страхом.

— Как дела в школе?

Директор по продажам задал ежегодный вопрос, ответ на который интересовал его не больше, чем состав грязи на подошве собственных ботинок.

— Спасибо, — ответила она громко и внятно. — В основном мы бухаем и трахаемся.

Сперва он вежливо кивнул, но уже секундой позже ее слова все-таки проникли в его головенку. Он растерянно огляделся по сторонам. За столом для почетных гостей воцарилась тяжелая тишина. Отец пялился на нее так, словно не понимал, что означает «трахаться», лицо матери стало совершенно лиловым. Сибилла чувствовала абсолютное спокойствие. Только вокруг все гудело. Перед ней стояла полная рюмка директора по продажам, и, схватив ее, она повернулась к матери:

— Твое здоровье, мама. Может, ты хочешь залезть на стул и спеть нам рождественскую песенку? Вам не кажется, что это было бы очень мило?

Она залпом выпила водку. Теперь стало тихо во всем помещении. Она встала из-за стола.

— Что скажете? Разве вы не хотите послушать, как маленькая Беатрис споет нам рождественскую песенку?

На нее смотрели все без исключения.

— Ах, ты не хочешь? Но, дорогая, это совершенно не важно. Может, ты тогда сбацаешь ту похабную песню, которую обычно поешь по вечерам на кухне, а?

Тут отец вышел из оцепенения, и по залу прокатился его разгневанный голос:

— Сядь, девочка!

Она повернулась к нему:

— Это ты мне? А, ну конечно, это же, кажется, ты мой отец, да? Мне кажется, мы встречались как-то за ужином. Меня зовут Сибилла.

Он смотрел на нее раскрыв рот.

— Ну?! Если веселья больше не будет, то я, пожалуй, пойду. Надеюсь, вы приятно проведете вечер.

Семьдесят шесть пар глаз внимательно следили за ней, пока она спускалась со сцены и шла мимо остальных столов через зал на свободу.

Закрыв за собой дверь, она впервые в жизни вздохнула свободно.

Газету она выбросила в первую попавшуюся урну на станции метро Рупстен. Подумав, что лучше не рисковать, решила не пытаться тайком пройти в поезд на Лидингё, а вытащила из своего тайного запаса еще двадцать крон.

Да, в этот день шведское дорожное ведомство заработало на ней намного больше, чем за предыдущие пятнадцать лет.

Часы показывали половину двенадцатого, народу в вагоне было немного. Когда поезд въехал в тоннель, она посмотрела на собственное отражение в стекле. Оно стало совсем чужим. Хотя, наверное, это даст ей небольшой выигрыш во времени. А потом она обязательно придумает, что делать дальше.

Но, как бы то ни было, нужно забрать деньги из абонентского ящика. И вернуть на место все до последнего эре. Этого они в любом случае у нее не отнимут.

Почтовый ящик.