Карин Альвтеген - Утрата

Впрочем, за одну вещь ей действительно следовало поблагодарить мать. Восемнадцать лет, проведенные в родительском доме, выработали у Сибиллы почти сверхъестественную способность улавливать расположение духа окружающих. Она стала живым сейсмографом, инстинкт самосохранения научил ее предугадывать капризы матери и приближение взрыва, и она до сих пор очень тонко чувствует язык человеческого тела и другие невербальные сигналы. В нынешней жизни это стало большим подспорьем.

Вода в ванне начала остывать. Встав, Сибилла стряхнула с себя капли и воспоминания. На теплой трубе рядом с ванной висел толстый мягкий халат, закутавшись в него, она вышла в комнату. По телевизору показывали американское комедийное телешоу с записанным смехом. Она немного посмотрела его, одновременно тщательно стирая лак с ногтей.

Целая и чистая.

Правило Номер Один.

Именно это отличает ее теперь от других бездомных, именно это позволило сделать шаг наверх из самой безнадежной нищеты.

Важно только то, как ты выглядишь в глазах других.

Только это, и ничто другое.

Уважают только тех, кто живет по установленным правилам. Тех, кто не выделяется из толпы. А те, кому это соответствие не удалось, могут рассчитывать исключительно на лечение. Слабость провоцирует. И люди готовы наложить в штаны при виде того, кто лишен гордости. Того, кто не знает стыда. Ведь таким же нельзя стать, если ты этого действительно не заслуживаешь, правда? Всегда же есть выбор! Так что хотят — пусть себе лежат в собственном дерьме, раз уж сами это выбрали. А будут при этом хорошо себя вести — получат подачку из средств налогоплательщиков, а то ведь, не дай бог, еще с голоду помрут. Мы же не ироды какие — мы каждый месяц платим за то, чтобы таким, как вы, помогали. Только не надо подходить к нам в метро, не надо протягивать ваши вонючие руки, не надо требовать от нас большего! Нам это крайне неприятно. Ведь мы одно, а вы другое. Ах, не нравится — так идите, черт возьми, работать! Возьмитесь за ум! А что жилье? Вы что, думаете, нам наше жилье по почте прислали? Ну ладно, если так, то, пожалуй, можно построить где-нибудь какой-нибудь дом для таких, как вы, чтобы вы там могли жить. В моем квартале? Никогда в жизни! У нас дети, мы должны о них думать. Мы не хотим, чтобы здесь шлялись всякие, кололись и разбрасывали повсюду шприцы. Нет, на нашей территории мы этого никак не хотим. А где-нибудь в другом месте — пожалуйста!

Потому что это действительно, действительно ужасно — у людей нет крыши над головой!

Она смазала все тело голубовато-белым кремом и посмотрела на соблазнительную кровать. Потрясающее ощущение — сидишь себе чистая, в тепле, и знаешь, что скоро уляжешься в настоящую постель и спокойно проспишь целую ночь.

Лучше повременить и пока не ложиться, а просто посидеть немного, наслаждаясь предвкушением.

Мама знала, что я отличаюсь от остальных. И всегда боялась, что жизнь меня разочарует. Всякий раз, когда мне действительно чего-нибудь хотелось, она старалась меня подготовить и объяснить, что я буду чувствовать, когда мне это не удастся. Чтобы защитить меня от боли, она отнимала у меня мои желания.

Но если всегда готовиться к неудаче, то она рано или поздно станет самоцелью.

Я не могу больше так жить. Теперь не могу.

Руне воплотил в себе все, что мне когда-либо хотелось. Вся моя жизнь была тоской по нему, и вдруг он появился. И стал значить для меня больше, чем сама жизнь.

О, не поэтому ли меня и настигла кара? Сколько раз меня мучил этот вопрос, Господи.

Грех плоти нашей был столь велик, что ты, Господи, не мог не заметить его, не мог возрадоваться нашей любви. Ты отнял у меня Руне, но не попал он в Царствие Твое.

И я спрашиваю Тебя, Господи, что нужно, чтобы он получил прощение?

Ибо завещание вступает в силу лишь после смерти. Лишь смерть делает завещание истиной. Но оно не имеет силы, если тот, кто его сделал, все еще жив. И первая связь еще не освящена кровью. Ведь по закону Твоему очищает лишь кровь, и нет без нее прощения.

Благодарю тебя, Господи, что ты объяснил мне, как мне следует поступить.

Ее разбудил громкий стук в дверь. Мгновенно проснувшись, она вскочила с кровати и бросилась собирать одежду. Черт побери, как же она умудрилась проспать? Электронные часы показывали без четверти девять. Вопрос в том, успел ли Грундберг ее вычислить или он просто проснулся от приступа внезапной назойливости?

— Одну минутку.

Ринувшись в ванную, она смела с сушилки всю одежду.

— Послушайте, откройте. Я хочу задать несколько вопросов.

Господи, это не Грундберг, это какая-то женщина.

Наверное, кто-то из персонала — видимо, ее узнали, парик не помог.

Господи, господи, господи.

— Я не одета.

За дверью стало тихо. Она подошла к окну и выглянула на улицу. Да, удрать этим путем вряд ли получится.

— Это полиция. Пожалуйста, поторопитесь!

Полиция! Чтоб вы сдохли!

— Я сейчас, две минуты.

Приложив ухо к двери, она услышала звук удаляющихся шагов. Прямо перед ее носом висел заламинированный план аварийной эвакуации, и, застегивая на юбке булавку, она успела его изучить. Нашла свой номер и выяснила, что пожарная лестница находится через две двери от ее. Накинула куртку, взяла сумочку и снова прижалась ухом к двери. Осторожно приоткрыла дверь и сквозь узкую щель выглянула наружу. Никого. Без колебаний вышла в коридор и закрыла дверь, стараясь действовать как можно тише. Секундой позже она уже оказалась на черной лестнице и во весь опор неслась туда, где, как ей казалось, должен быть выход на улицу. И тут она вспомнила. Портфель! Он остался в номере 312. Она резко остановилась, но сомнения одолевали ее всего несколько секунд. Да, портфель не вернуть. Равно как и парик, забытый в ванной. Семьсот сорок крон псу под хвост! Инвестиция, сулившая много ночей сладкого сна. Кстати, мыло и бутылочки с шампунем она тоже не успела прихватить.

Лестница привела ее к металлической двери, над которой висела зеленая лампочка аварийного выхода. Повернув ручку, Сибилла с опаской приоткрыла дверь и выглянула на улицу. Метрах в двадцати стоял полицейский автомобиль, но рядом никого не было, и это придало ей достаточно смелости, чтобы выйти. Оглядевшись, она поняла, что попала на задний двор «Гранда». Машины на улице Сталльгатан стояли в пробке, и, стараясь казаться спокойной, она протиснулась мимо них и пошла дальше к площади Бласиехольм. На Арсеналгатан повернула направо, миновала Бернс и двинулась к Хамнгатан. За ней вроде бы никто не шел, но на всякий случай она пересекла площадь Норрмальмсторг и свернула на Библиотексгатан. Здесь она замедлила шаги, а у «Венской кондитерской» решила остановиться и собраться с мыслями.