Джим Томпсон - Кромешная ночь

— Не сомневаюсь, — сказал я.

— Ну вот… — Он поднял свой стакан. — Кстати, я не ошибся? Вас к дому подвезли шериф с женой?

— Я с ними утром в городе встретился, — сказал я. — Вместе в церковь ходили.

— Замечательно! Как бы и мелочь, но в городке вроде нашего такие вещи дорогого стоят. Выпьем еще?

Я покачал головой. Вообще-то хотелось, но я решил, что лучше не надо.

А то вдруг подумает, что я без этого не могу!

Мы возвратились в дом вместе и пообедали вдвоем, наедине. Фэй из комнаты не выходила — видимо, была все еще слишком расстроена и сердита, чтобы помышлять о еде.

С едой покончили, он собрался в пекарню. И я с ним вместе. В семь вечера вернулись, выпили кофе с бутербродами и прочим — смотри-ка: где ни окажись, воскресным вечером везде кормят одинаково! Потом опять в пекарню, там трудились, пока он в десять не скомандовал отбой.

Перспектива оказаться в доме с Руфью, когда больше никого нет, страшила меня. Очень хотелось, чтобы она поскорей зарубила себе на носу, что отныне мы незнакомы.

Как объяснил мне Кендал, в пекарне воскресный вечер — самая страда. По субботам делать практически нечего, потому что почти вся розничная торговля на следующий день закрыта. Зато в воскресенье пекут на понедельник: к понедельнику хлеб, запасенный на уик-энд, у людей кончается и все бросаются в булочные.

Кендал почти безвылазно торчал в цехе, и в кладовой я в основном был предоставлен самому себе. Без дела не сидел, старался. Странно бы выглядело, если бы я семь или восемь часов слонялся там и бездельничал. Кендал выдал мне свой запасной комплект белой формы (мы примерно одного размера), и я прошелся по запасам добавок, знакомясь с ними и составляя перечень, где, что и сколько — помимо основных, базовых составляющих.

— С этими разберетесь завтра, — сказал Кендал, зайдя ко мне во время перерыва. — Кстати, надо, чтобы кто-то помог вам со взвешиванием: придется иметь дело со значительно большими количествами; кроме того, понадобятся веса различной тары. Вес тары будете вычитать из общего веса, чтобы получать вес нетто. Это понятно?

Я кивнул, и он продолжил:

— С тем, что у нас в мешках и бочках, проблем больше всего. И ничего удивительного, притом как все привыкли забегать и зачерпывать неизвестно сколько, наобум святых. А это вот, — он постучал по плотно укупоренной бочке, — называется «парижская замазка», а проще говоря, гипс.

— Гипс? — переспросил я. — И что, его тоже кладут в…

— Ну да, в хлеб. Несколько унций на партию буханок, и тогда мякоть гораздо меньше крошится. Удивительный эффект. Разумеется, вреда от него нет никакого. Но стоит его подмешать в тесто чуть больше — все, цигель! То есть я неспроста употребил это еврейское словечко: в полном соответствии с его смыслом буханки выйдут твердыми, именно как строительный кирпич. — Он улыбнулся, сияя глазами из-под очков. — Тесто окажется испорчено совершенно, если, конечно, этим хлебом ты не собираешься лупить нашего приятеля Уинроя по башке.

— Надо же! — удивился я. — Понятно.

В десять вечера мы переоделись. Одновременно с нами в полуподвальной раздевалке переодевалось несколько других рабочих, но меня он, к некоторому моему недоумению, ни с кем знакомить не стал. Поднялись по ступенькам, вышли на улицу. А в раздевалке, где только что стояла тишина, не успели мы за дверь выйти, слышу, загомонили, загалдели…

— Знаете, — возобновил он разговор по дороге к дому, — я, между прочим, весьма доволен вашим сегодняшним усердием, мистер Бигелоу. Сомнения в том, правильно ли я сделал, что не отложил отсчет начала вашей работы до понедельника, у меня совершенно рассеялись.

— Ну, спасибо, — сказал я. — Большое вам спасибо, мистер Кендал.

— Не за что, мистер Бигелоу.

— Да, вот еще… — я помедлил. — Насчет обращения. Мистер Кендал, мне кажется, как-то нелепо, что вы меня величаете мистером. Может, подойдет просто Карл?

— Вы в самом деле этого хотите?

— Ну да, по-моему, было бы вполне нормально, — сказал я.

— По-моему, тоже. Но я все-таки думаю, надо оставить как есть.

Он прервался, чтобы выбить трубку о столбик калитки; мы вошли, и уже на дорожке, ведущей к дому, он пояснил:

— Жизнь такова, что человека слишком часто унижают; все время что-то вынуждает его склоняться ниже, расставаться со все большей долей личного достоинства. Мне кажется, следует как можно крепче держаться той малости, которая у него еще осталась.

— Понял, — сказал я. — Я просто не хотел, чтобы вы думали, будто…

— Более того, наблюдая природу человека чуть внимательнее, чем это обычно водится, я склонен полагать, что вам неприятно, когда вас этак небрежно кличут по имени, во всяком случае недавние знакомые. Надеюсь, наши мнения по этому вопросу во многом совпадают.

В доме было тихо и темно, свет только в коридоре. Мы шепотом пожелали друг другу доброй ночи, он пошел в свою комнату, я в свою.

Снял контактные линзы. Вынул зубные протезы, постоял перед зеркалом, массируя десны. Натертые десны болели; они постоянно болели. Что-то у меня неправильно со вставной челюстью — то ли она слабая, то ли форма у ней не та. Так у меня и не получилось завести себе такие зубы, чтобы не мучили, не давили десну. Хотя, вы ж понимаете, вытерпеть можно. Однако приходится постоянно мириться с тупой, ноющей болью, которая ежечасно, ежеминутно потихонечку донимает.

Вставил зубы обратно, лег в постель.

Было уже за полночь, когда Фэй проскользнула ко мне в комнату. Сказала, что Джейк явился рано и сразу пошел в койку, где ему лучше и оставаться, если не хочет неприятностей.

Странно, как она умудряется им помыкать. Сама же готовится убить и при этом донимает опекой, дергает и поучает как несмышленыша, угрозами заставляя вести себя прилично.

— Черт бы его побрал вообще, — сердито шептала она. — Никогда в жизни я не испытывала такого страха, Карл.

— Еще бы! — сказал я. — Я и сам, честно говоря, струхнул.

— Как ты думаешь, на кой ляд он это сделал?

— Откуда же мне знать? Наверное, как доктор говорит. Он настолько уже напуган и сбит с толку, что сам не понимает, что творит.

— Это конечно, но… кошмар! Фу, как я испугалась!

Про подвиг Кендала я ей не рассказал. Ничего путного я этим все равно не достиг бы, а вот потерять мог многое. Она легко может меня заложить: вдруг у нее что-то с языка сорвется или она каким-нибудь жестом себя выдаст! Тому же Кендалу. Да и вообще с ней мало ли… Об этом не хочется думать, этого нельзя знать наверняка, но спрашивать себя надо постоянно, ведь кто ее знает, насколько ей можно верить. А если сейчас и можно, то надолго ли ее верности хватит?

Нынче утром Кендал меня просто спас. Если бы Джейк раскусил его, он бы не смог этого сделать. Что, если в будущем мне вновь понадобится помощь Кендала, а Джейк к тому времени его раскусит?