Франк Тилье - Переломы

— С удовольствием бы занималась таким делом. Помогала бы людям…

— Я не только в объединении вкалываю, еще я работаю в больнице в Кале.

— Ты врач?

— Техническое обслуживание. Ну, ты понимаешь, уборка помещений и всякого дерьма, когда все спят… Везде кто-то стрижет лужайки, а кто-то играет на них в гольф. Угадай, к какому разряду я отношусь.

Фред задумчиво катает в пальцах сигарету.

— А в чем конкретно твоя проблема? Ну, я имею в виду, провалы в памяти?

— Понятия не имею.

— Мне ты можешь доверять. Я уже привык выслушивать недомолвки и недоговорки, я, если можно так сказать, человек, к которому идут за последней надеждой. И это не вчера началось.

Алиса не разжимает губ. Фред пытается разговорить ее.

— Я читал психологические романы, жизненные истории. Когда речь идет о психиатрии, всегда ищут связь с детством. Взять моего папашу — он мне навешивал таких оплеух, ты себе представить не можешь. — Он вздрагивает, потирает левое предплечье, потом продолжает: — Наверное, если целый день плющить сталь на заводе «Юзинор», у рабочего человека крыша съезжает. Но тогда, меня это особо не волновало. Во всяком случае, мне так кажется. Я же выгляжу нормальным, да?

В глазах Алисы отражается свет, она не хочет, чтобы Берди вернулся, чтобы он бился об ее голову, хватал ее когтями. Она еще больше напрягается. Фред замечает ее состояние.

— Тебе неприятно говорить об отце или о детстве, я правильно понял?

— Не знаю.

— Он тебя наказывал?

Она колеблется, а потом отвечает, как будто бы искренне:

— Не часто. Папа нас иногда ругал, но он ни разу никого не ударил.

— Тебе повезло. У нас с отцом было иначе. Он бил без разговоров.

Алиса отворачивается к окну. Люди на рельсах, на мосту, на берегу собираются в группы по национальному признаку. Афганцы, африканцы, иракцы, иранцы. Алиса помнит нищие горные деревушки в Перу. Единственные их с отцом каникулы. Вечная борьба за выживание, надо идти вперед, не жаловаться, надеяться, что завтра будет лучше. Нищета всюду одинакова, что здесь, что где-то еще.

— Хочешь узнать, почему я уехала с фермы?

— Расскажи… Конечно, если хочешь…

— Мне было необходимо проконсультироваться у психиатра, у меня давно уже проблемы, знаешь, как если вдруг проснешься ночью и чувствуешь опасность. Ферма превратилась в тюрьму, она меня подавляла, я понимала, что, если я там останусь, лучше мне не станет.

— А почему, знаешь?

— Что самое странное, не знаю. Я просто чувствовала, что должна уехать, оказаться подальше от того, что меня пугало.

— А что именно?

— Это так глупо… Коровник, сарай… Я… — Она пожимает плечами. — Что касается сарая, я была уверена, что в нем прячется кто-то вроде людоеда и что он хочет причинить мне вред. Я называла его Берди. Папа пытался меня успокоить, говорил, что его не существует, но ничего не получалось.

— Ну, дети очень часто боятся людоедов. У меня был черный человек. Я всегда боялся слухового окна у себя в комнате, потому что иногда мне там мерещилось его лицо.

— Ну да, но мне-то уже двадцать пять, а у меня до сих пор эти кошмары.

Молчание. Фред пытается ободрить девушку:

— Я, конечно, не аббат Пьер, [5] Аббат Пьер — французский католический священник, основавший международную благотворительную организацию «Эммаус». но я тебе вот что скажу: если тебе хочется поработать, хочется изменить обстановку, нам люди нужны.

— Правда?

— Да, правда. Тебя это устроит?

Она радостно улыбается:

— Конечно!

— Будет нелегко, но тебя будут кормить, жить, если хочешь, можешь у меня, а от своей квартиры откажешься. И главное, сможешь помогать людям. Хорошая терапия, а? Нищета — вещь невеселая, но это так здорово — делать людям добро, делить с ними кусок хлеба и понимать, что мир на самом деле не ограничивается Францией.

Впервые за долгое время Алиса чувствует, что может расслабиться. Конечно, все дело в том, что у Фреда такой мягкий голос, а его взгляд ее действительно успокаивает.

Недалеко от них останавливается другой грузовичок. Из него выходят двое мужчин и женщина, в руках у них кастрюли, из которых поднимается пар. Тени приближаются.

Фред показывает пальцем:

— Смотри-ка, Самсон вон там, за палаткой! Вот подфартило! Пошли!

Они перебегают дорогу и смешиваются с толпой. Эти люди словно зависли между двумя мирами, в пространстве, где царят усталость, воровство, ссоры, страх. Поздоровавшись с добровольцами и знакомыми беженцами, Фред направляется к парню из Эритреи. Самсон обут в грубые башмаки, на спине у него большой рюкзак. На угольно-черную голову натянута вязаная шапка. Белки глаз желтоватые, что свидетельствует о проблемах со здоровьем.

Он недоверчиво смотрит на Алису и приветствует Фреда. Доброволец произносит несколько фраз по-английски, потом отступает на шаг, и молодая женщина оказывается лицом к лицу с высоким чернокожим парнем, не внушающим особого доверия.

— Ну! Задавай свои вопросы!

Алиса опускает глаза:

— Я… я не говорю по-английски. Ни слова не знаю.

— Ты шу… Нет, ты не шутишь… Ну ладно, ты не говоришь по-английски. Ты с ним трепалась два дня, но ты не говоришь по-английски… О’кей, о’кей… И наверное, ты хочешь, чтобы я спросил его, о чем вы разговаривали?

Алиса кивает. Афганки с мисками супа, сосисками, буханками хлеба проходят мимо нее и удаляются по рельсам. Фред, взяв на себя роль переводчика, пересказывает слова Самсона:

— Он рассказывал тебе о своей стране, о своих бесконечных скитаниях, рассказал, как побыл недолго в Англии, а потом жил в Канаде. Кстати, сегодня вечером он уедет, и мы его больше не увидим. Он бежал с родины из-за войны и…

— А я? Я о себе рассказывала?

Фред задает вопрос, потом пытается припомнить и как можно точнее передать услышанное.

— Ты рассказывала про свою собаку, про женщину в инвалидном кресле. Это твоя мать?

Алиса растерянно кивает. Молодой человек в бандане снова поворачивается к Самсону. Тот продолжает свой монолог, и Фред, нахмурившись, склоняет голову немного набок.

Когда он оборачивается к Алисе, у него что-то зажато в руке. Фотография. Алиса наклоняется:

— Что? Что это такое?

— Это… то самое, что ты дала ему на память, чтобы пожелать ему удачи.

В этот момент по площадке возле набережной словно проносится ураган. Беженцы с криками разбегаются в разные стороны и исчезают. Добровольцы поспешно убирают свои полупустые кастрюльки. Люди бегут, плачут, кашляют. Слезоточивый газ. Раздается усиленный мегафоном голос, командующий по-английски: «Всем разойтись! Здесь стоять запрещено!»

Алиса чувствует, как в общей суматохе чья-то рука хватает ее за запястье, и начинает вопить.

— Это я! — кричит Фред, не отпуская ее. — Уходим, скорее, бежим!