Р Скотт Бэккер - Зовите меня Апостол

Я повернулся к Молли — девочка, ну кивни-ка, подтверди.

— Все вернем — даже четвертаки и полтинники.

Нолен рассмеялся. Может, ему только и нужен был повод пореготать?

Я перевел разговор на дело, подальше от травки, благоухавшей и в моем дыхании, и в кармане. Спросил, как все-таки с Эдди и Джил Морроу. Он вытащил блокнот. Я не удержался, глянул на Молли: дескать, уж мне-то блокноты не нужны. А насупился-то как, сосредоточился весь, в морщины на лбу доллар серебряный сунуть можно. Разложил блокнот на столе и отрапортовал, и чем больше я спрашивал, тем озабоченней он казался. Есть такие люди: чем дольше слышат собственный голос, тем сильнее нервничают. Молли же скучала, терпеливо ожидая, пока мужчины закончат петушиться друг перед дружкой.

— Значит, никто так и не сказал ничего насчет поездки Эдди — после того, как он высадил Джил?

Вопрос риторический — Нолен допрашивал обоих сразу. А из разговора с Джил я понял: если она и знает что-то эдакое, то рассказывать не станет. Браки и держатся на способности обоих партнеров не замечать и не вспоминать.

— He-а… в смысле, не сказал. Припоминаю: вы же говорили что-то такое.

Понимаете теперь, отчего люди вокруг кажутся мне недоразвитыми детишками? Не смейтесь. Вы тоже ходите в тот же класс, в той же школе для умственно отсталых.

— С вашего позволения, я этим займусь, хорошо?

Я пользуюсь успехом у женщин, спору нет. Но это не значит, что я их понимаю. С ними все идет через пень-колоду и выходит боком. Вот гуляешь с нею по парку, уверенно направляясь к мягким подушкам и прохладным простыням, и вдруг — бац!

Мина.

Нолен поспешно и неловко распрощался. Мы молча дожевали — как-то хватило обоим уже с верхом и впечатлений, и бесед. Затем влезли в машину и торжественно переехали через шоссе, остановившись у мотеля.

Слишком быстро оно случилось, не распознал я очевидных признаков. Если честно, и не старался. Внутри аж пело и плясало, когда Молли послушно двинулась за мной к дверям комнаты. Запустив ее внутрь, я уже облизывался, уже чувствовал под пальцами шелковистую кожу ее попки.

Как только щелкнул замок на двери, Молли заорала: «Мы вернем? МЫ?!» Главная беда секс-фантазий — их прилипчивость. Обычные мечтания мгновенно улетучиваются, едва повеет неприятным. Но если сдобрить свои грезы обещанием секса, они держатся крепче жвачки под сиденьем.

Я аж рот раскрыл, заморгал нелепо — ведь уже слюнки пустил, представив ее голой! Да, бля.

— Апостол, не прикидывайся идиотом. Ты же вовсе не дурак!

До меня наконец дошло: это же она про невинную забаву со сбором денег.

— А разве не мы? — спросил я. — Ты что, не стояла рядом со мной, когда они лезли в бумажники?

Думается, взгляд, которым она меня наградила, вам хорошо знаком. Вы или видели его тысячи раз, или сами так смотрели. Архетипическое женское отчаяние, вписанное в наш гребаный генокод.

— Апостол, ты социопат? Мать твою, ты что, совсем съехал?

— Нет, малышка. Просто глуповат.

— Боже ж мой! Мать твою, боже ж мой!

— Не надо, Молли. Брось.

Она рассмеялась тихонько — скверный знак, я вам скажу.

— Знаешь, Апостол, я предчувствовала — так оно и выйдет. Едва только тебя увидела, сказала себе: «Молли, с этим мудилой жди беды!»

Я вздохнул с облегчением. А ведь думал: посчитала старым слишком — вот и фыркнула тогда, в кафе.

— Что ж теперь поделаешь? — ответил я, ухмыльнувшись. — Придется тебе стать моей сообщницей.

Почти улыбнулась. Ага, гром победы раздается!

— Ты со всеми бабами так?

Я взял ее за руки. Может, еще не все потеряно?

— Нет, только с умными, отлично образованными, находчивыми нимфоманками.

— Нимфоманками?! — заорала она. — Это что теперь — комплимент?

И рассмеялась — хорошо так рассмеялась. Я уж решил — справился. В самом деле так подумал.

Но она внезапно толкнула меня в грудь, отступила, глядя вниз, покачала головой.

— Нет, мистер Апостол Мэннинг, я вам залезть в мои трусы не позволю. Я серьезно. Я пытаюсь сделать карьеру. Апостол, я хочу строить свою жизнь, понимаешь, жизнь! Я уже не говорю про несчастную Дженнифер! Но мистеру Апостолу Мэннингу на это наплевать. Ему ни до чего нет дела! Наверное, Апостол думает…

И так далее. Загоняем себя в бешенство. Я, конечно, помню всю тираду, но вы наверняка слышали подобное не один раз. Вам, быть может, знакомо чувство безмерного, вялого, безразличного отвращения, вдруг заполняющего мир от края до края? Такое бывает, когда супруги ссорятся.

Самое главное: когда она помянула «мертвую Дженнифер», во мне будто на рычаг нажали. Я и сам не понял, как «мертвая Дженнифер» сделалась для меня ключом к чему-то важному.

Чему-то странному.

В памяти всплыло:

— Да то, что он не вождь, а гнусный мошенник и убийца! — выкрикнула миссис Бонжур.

— Мистер Мэннинг, вам нужно понять нас, обязательно. Если не поймете — потратите зря время и силы, исследуя нас, копаясь в наших делах. А ваши силы и время нужны Дженнифер. Для нее это вопрос жизни и смерти, — сказал Ксенофонт Баарс.

— Мы же справимся, верно? Спасем бедную девушку! — сказал Калеб Нолен набитым чипсами ртом.

У меня такое случается: прошлое врывается в явь, будто слон в посудную лавку.

А в это время некто мистер Мэннинг изрек:

— У меня успокоительное есть, ксанакс.

Я и оскорбить ее не особо старался. Сам только и думал про таблетки счастья в моих закромах.

Молли уставилась на меня в ужасе.

— Хочешь ксанакс? — повторил я безмятежно. — Тебе он, наверное, нужен больше, чем мне.

Она выскочила наружу, не закрыв дверь за собой, затем грохнула дверью в свою комнату, соседнюю с моей, с такой силой, что закачались аляповатые цветочные натюрморты на стене. Можно было и без лишнего шума обойтись.

— Истеричка! — заорал я.

Но из-за стены донеслась лишь телемузыка — звуки заставки к игре «Риск».

Это правда, честное слово — она включила эту гребаную игру!

Из-за таких женщин я счастлив трахаться с секретаршей.

Видно, ее словечко «социопат» повернуло в ваших головах кое-какие шестеренки. Потому скажу: мой армейский мозгодер в социопатии мне отказал. Вся нутряная механика для общественной жизни у меня имеется — все без остатка дерьмо, обозванное заумными словечками вроде «сострадания», «чувства вины» и «стыда». Чтобы понять мое состояние, представьте себе долгий-предолгий занудный брак, когда дерьма, криков, сцен и вранья накопилось столько, что уже все осточертело и стало безразличным. Приблизительно так я себя и чувствую все время.

Я не социопат, но душа моя в мозолях со слоновью шкуру толщиной.

Все ж таки корка их не сплошная. Наверное, я не социопат в общем, а только в практическом и романтическом отношении. По идее, я должен себя чувствовать виноватым, стреляя денежки у честного народа, соблазняя их помочь Бонжурам нанять меня, — а мне-то Бонжуры уже заплатили. Но я думаю про Вегас, шлюх, «Джим Бим» [32] «Джим Бим» — наиболее продаваемый по всему миру бренд бурбона. — и улыбаюсь.