Роберт Ладлэм - Близнецы-соперники

Красный огонек потух. Виктор согнул колени, как его учили, и задержал дыхание.

Вспыхнула белая лампочка. Сзади раздался стук — резкий, уверенный, твердый. Фонтин схватился за поручни, вывернув локти вперед, отклонился назад и, сильно оттолкнувшись, бросился в черную пустоту неба, в мощный воздушный поток подальше от фюзеляжа. Ветер больно ударил ему в лицо, подхватил и, точно гигантская волна, понес прочь от самолета.

Он летел в свободном падении. Раздвинул ноги, сразу почувствовав, как ремни парашюта врезались в бедра. Выбросил руки вперед по диагонали, позиция «орел с распростертыми крыльями» сразу же возымела нужный эффект. Падение замедлилось, и Виктор смог различить темную землю внизу.

И он увидел их! Два крошечных мерцающих огонька слева.

Он поднял правую руку, с трудом рассекая поток воздуха, и потянул за кольцо. Над головой сверкнула короткая вспышка, точно мгновенно погасшая шутиха. Достаточно, чтобы заметили с земли. И вновь его окутала тьма. Он дернул за резиновую рукоятку выброса парашюта. Из мешка с хлопком выстрелила вверх сложенная ткань, и тут же образовался исполинский купол. Его рвануло вверх. Он задохнулся и ощутил, как напряглись все мышцы.

Он парил, слегка раскачиваясь в ночном небе, приближаясь к земле.

Встречи в Монбельяре прошли успешно. Странно, думал Виктор, несмотря на немудрящие условия — заброшенный склад, старый амбар, каменистое кладбище, — эти собрания мало чем отличались от тщательно подготовленных совещаний совета директоров, на которых он присутствовал в качестве полномочного представителя концерна. Цель встреч с руководителями подполья, тайно собравшимися в Лотарингии, была прежней: обсудить возможности найма для группы подготовленных специалистов, которые ныне находятся в изгнании в Англии.

Управляющие были нужны везде, ибо повсюду в стремительно расширяющемся Третьем рейхе предприятия апроприировались и запускались на полную мощность. Но одержимость немцев производительностью страдала одним существенным изъяном: управление осуществлялось из Берлина. Заказы рассматривались в Reichsministerium промышленности и вооружений, распоряжения вырабатывались и отдавались в тысячах миль от предприятия.

Распоряжения можно было перехватывать по пути, заказы можно было менять прямо в министерстве, внедрив своих людей в канцелярию.

Можно было создавать вакансии и производить замену персонала. В хаосе, рожденном лихорадочным стремлением Берлина мгновенно добиться максимальной эффективности производства, страх был неотъемлемой частью. Поэтому приказы редко подвергались сомнению.

Бюрократическая среда была готова принять людей из Лох-Торридона.

— Вас отвезут на Рейн и посадят на речную баржу в Неф-Бризахе, — говорил ему француз, стоя у окна небольшого пансионата на рю де Бак в Монбельяре. — Ваш сопровождающий привезет документы. Насколько я понимаю, для вас придумали вот какую легенду: вы речной бродяга — здоровенные бицепсы и дурная башка. Грузчик, который в нерабочее время в основном беспробудно пьянствует, предпочитая дешевое вино.

— Что же, это будет даже интересно!

Рейн.

Интересно не было. Было утомительно, физически тяжело, а потом стало почти невыносимо из-за смрада в трюме. Немецкие патрули прочесывали реку, останавливали для досмотра все суда и подвергали команды жесточайшим допросам. Рейн был тайным каналом подпольной связи, не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы это понять. А поскольку речные бродяги и не заслуживали лучшего обращения, патрули находили особое удовольствие в том, чтобы пускать в ход дубинки и приклады винтовок, когда им под руку попадалось это отребье. Камуфляж Фонтина был удачным, хотя и отвратительным. Он пил большое количество дешевого вина и вызывал рвоту, чтобы изо рта пахло омерзительно, как у закоренелого алкаша.

Только благодаря своему сопровождающему он не спился окончательно. Его звали Любок, и Виктор знал, что, как ни сильно он сам рискует, Любок рисковал еще больше.

Любок был еврей и гомосексуалист. Это был светловолосый, голубоглазый балетмейстер средних лет, чьи родители эмигрировали из Чехословакии тридцать лет назад. Он прекрасно говорил на чешском и словацком, а также на немецком, и в кармане у него лежали документы, по которым он проходил как военный переводчик. Рядом с его удостоверением лежало несколько рекомендательных писем на бланках верховного главнокомандования вермахта, подтверждающих его лояльность рейху.

Удостоверение и бланки писем были подлинными, лояльность — вымышленной. Любок был тайным связным и работал на территории Чехословакии и Польши. При выполнении заданий он не скрывал своих гомосексуальных склонностей: всем было известно, что за офицерами тайной полиции Гиммлера водилась такая слава. На контрольно-пропускных пунктах никогда не знали, кого удостоили своим расположением влиятельные мужчины, предпочитавшие в постели мужчин. А балетмейстер был ходячей энциклопедией правдивых и полуправдивых историй и сплетен, относящихся к сексуальным привычкам и извращениям немецкого верховного главнокомандования в любом секторе, куда он ни попадал; эти байки-были его оружием.

Любок сам вызвался участвовать в лох-торридонской операции и сопровождать агентов МИ-б из Монбельяра через Висбаден в Прагу и Варшаву. И чем больше позади оставалось пройденных миль и дней, тем большую признательность испытывал Фонтин. Лучшего провожатого трудно было найти. Даже щеголеватый костюм не мог скрыть могучее сложение Любока, а острый язык и живой взгляд выдавали в нем горячий темперамент и недюжинный ум.

Варшава, Польша.

Любок вел мотоцикл. В коляске сидел Виктор в форме полковника вермахта, сотрудника оккупационного управления транспорта. Выехав из Лодзи, они мчались по шоссе к Варшаве и ближе к полуночи добрались до последнего контрольно-пропускного пункта на шоссе.

Любок выкаблучивался перед патрульными вовсю, щедро сыпал именами комендантов и оберфюреров, намекая на страшные кары, которые могут последовать в случае задержки их мотоцикла. Перепуганные солдаты не рискнули проверять его хвастливые заверения. Мотоцикл пропустили в город.

Здесь царила, разруха. Ночная тьма не скрывала развалин. На улицах было безлюдно. В окнах горели свечи — электричество было отключено. Со столбов свисали провода, то и дело попадались замершие легковушки и грузовики — многие лежали, завалившись на бок или перевернутые колесами вверх, — точно гигантские стальные насекомые дожидались, когда их поместят под микроскоп.

Варшава была мертва. Ее вооруженные убийцы бродили по улицам группами, потому что сами боялись этого трупа.