Роберт Ладлэм - Близнецы-соперники

Я лишен сана. Недуги, подстерегающие человека в африканских джунглях, уже заявили о себе, и, благодарение Господу, я не убоюсь смерти. Ибо я отдал всего себя покаянию. Я замолил свои грехи и терпеливо дожидаюсь суда Господа.

Но, прежде чем я предстану пред очи нашего Господа, я бы хотел довести до вашего сведения информацию, утаить которую будет не меньшим грехом, чем тот, за который мне уже воздалось.

Дело Донатти продолжается. Некий человек, один из трех священников, лишенных сана и отправленных за решетку по приговору гражданского суда за нападение на вас, вышел на свободу. Как вам должно быть известно, Другой покончил с собой, третий умер от болезней в тюрьме. Человек же, уцелевший и вышедший из тюрьмы по причинам мне неведомым, вновь посвятил себя поиску пропавших рукописей из Салоник. Я сказал — по причинам мне неведомым, ибо кардинал Донатти был скомпрометирован и не пользовался доверием в высших кругах Я Ватикана. Греческие документы не в силах поколебать устои Святой Матери-Церкви. Божественное откровение не может быть оспорено писаниями руки смертного.

Сей лишенный сана священник называет себя Энричи Гаэтамо. Он упорствует в ношении сутаны, которую апостольским указом ему запрещено надевать. По моему разумению, годы, проведенные им в исправительном учреждении, ни в малой степени не способствовали просветлению его души и не указали ему пути милостивого Христа. Напротив, сколько я мог судить, он представляет собой новое воплощение Донатти. Его следует опасаться.

В настоящее время он прилагает усилия, чтобы добыть хоть малейшие крупицы сведений о поезде из Салоник, отправившемся в путь тридцать три года тому назад. Он уже объездил большую территорию, начал с сортировочной станции в Эдесе, побывал на Балканах, обследовал все железнодорожные пути в районе Монфальконе вплоть до северных пределов Альп. Он разыскивает всех, кто когда-либо был знаком с сыном Фонтини-Кристи. Он одержим своей маниакальной идеей. И он принимает заветы Донатти. Нет такого закона, ни Божьего, ни человеческого, который мог бы совратить его с пути «паломничества ко Христу», как он это называет. И ни одной душе он не открывает цели своего путешествия. Но я-то знаю, а теперь вот и вы тоже. Вскоре мне предстоит покинуть сей мир.

Гаэтамо живет в небольшой охотничьей сторожке в гоpax близ Варесе. Убежден, что близость к этому месту Кампо-ди-Фьори не ускользнула от вашего внимания.

Это все, что мне известно. То, что он попытается каким-то образом разыскать вас, мне совершенно очевидно. Молюсь, чтобы вас предупредили заранее, и да пребудете вы в руке Божией.

В горести и вине за мое прошлое остаюсь ваш. Гвидо Альдобрини".

Над водой вдалеке раздался раскат грома. Фонтин даже пожалел, что символика получилась такой прямолинейной.

Теперь все небо над ними заволокло тучами, солнце село, заморосил дождь. Он обрадовался перемене погоды и взглянул на Джейн. Она не спускала с него глаз, каким-то образом ей передалась овладевшая им тревога.

— Иди в дом, — сказал он. — Я скоро приду.

— А письмо...

— Конечно, — ответил он на ее невысказанный вопрос, сложил письмо в конверт и отдал ей. — Прочти.

— Ты вымокнешь до нитки. Сейчас хлынет ливень.

— Дождь освежает. Ты же знаешь, я люблю дождь. — Он улыбнулся ей. — Потом, когда прочитаешь письмо, помоги мне снять корсет, и поговорим.

Она постояла рядом некоторое время, он ощущал на себе ее взгляд. Но, как обычно, она оставит его одного, раз он просил.

Его бил легкий озноб — от мыслей, не от дождя. Письмо от Альдобрини оказалось не первым признаком того, что поезд из Салоник вновь замаячил на горизонте его судьбы. Джейн он ничего не рассказывал, ибо ничего конкретного и не произошло — лишь несколько тревожных случайностей.

Три месяца назад он отправился в больницу, где ему предстояло перенести очередную корректирующую ортопедическую операцию. Спустя несколько дней после операции к нему пришел посетитель, удививший и немного встревоживший его: представитель архиепископа Нью-Йорка. Он представился как монсеньор Лэнд. Он вернулся в Соединенные Штаты, проведя много лет в Риме, и ему захотелось повидать Виктора: работая в ватиканских архивах, он случайно набрел на удивительные документы.

Священник держался почтительно, причем Фонтина поразило то, что тот имел полное представление о его физическом состоянии и знал о семейной трагедии куда больше, чем могло бы быть известно просто сердобольному визитеру.

Это были очень странные полчаса. Священник сказал, что занимается историей. Он наткнулся в архивах на документы, где излагались печальные факты о возникших некогда трениях между кланом Фонтини-Кристи и Ватиканом, которые и привели к разрыву северных синьоров со священным престолом. Когда Виктор поправится, предложил священник, они могли бы встретиться и обсудить прошлое его семейства. Историческое прошлое Фонтини-Кристи. И, прощаясь, священник впрямую намекнул на нападение, произошедшее в Кампо-ди-Фьори.В страданиях и боли, причиненных прелатом-маньяком, нельзя обвинять всю церковь, сказал он.

А пять недель спустя произошел еще один странный случай. Виктор сидел в своем вашингтонском офисе, готовясь к выступлению в сенате по проблемам налоговых льгот для американских торговых кораблей, плавающих под парагвайским флагом. Зазвенел зуммер селектора.

— Мистер Фонтин, к вам пришел мистер Теодор Дакакос. Он говорит, что хочет засвидетельствовать вам свое почтение.

Дакакос был одним из молодых греческих магнатов-судовладельцев — удачливый соперник Онассиса в Ньяркоса, пользующийся куда большей, чем эти двое симпатией в коммерческих кругах. Фонтин попросил секретаршу впустить его.

Дакакос оказался крупным мужчиной с открытым лицом, которое больше подошло бы игроку в американский футбол, чем финансовому гиганту. Было ему около сорока, по-английски он говорил очень правильнее как прилежный студент.

Он прилетел в Вашингтон, чтобы присутствовать ia слушаниях — возможно, чтобы узнать что-то для себя новое, поучиться.

Виктор рассмеялся. Репутацию честного малого, которой пользовался грек, можно было сравнить лишь с его легендарным деловым чутьем. Фонтин ему так и сказал.

— Мне просто очень повезло в жизни. В юном возрасте мне представилась возможность получить образование в общине доброго, хотя и малоизвестного религиозного братства.

— Вам и впрямь повезло!

— Мои родители были не из богатых, но они верно служили своей церкви. Способами, которых я сегодня непонимаю.

Молодой греческий магнат явно вкладывал в свои слова какой-то дополнительный смысл, но Фонтин не мог понять какой.