Павел Астахов - Продюсер

Булавкин изобразил на лице искреннее расположение в смеси с душевным страданием.

— Зррря ты так, Гарррик. Я к тебе со всем серррдцем. С душой. Я и прррошу-то какие-то несчастные десять-двадцать пррроцентов. Мне больше и не надо.

Гарик, понимая, что Леня прямо сейчас скинул цену своим услугам с шестидесяти процентов пакета Шлица до десяти, заинтересовался:

— А зачем тебе доля в клубе? Ленечка, у тебя и так все в полном порядке. Бизнес процветает. Получаешь какие-то сумасшедшие государственные заказы. Спецодежда, форма, флаги. Шей себе в свое удовольствие. Ты же дом отхватил в Проточном переулке в четыре этажа. Небось твой Большой Друг дал?

— Кто дал, тот дал, Гарик, это не касается тебя! — впервые за встречу огрызнулся Леня. Он не хотел обсуждать собственный бизнес и состояние дел. Не для этого пришел на встречу с этим мачо.

— А почему бы и нет? — резонно возразил Бестофф. — Если ты мне предлагаешь отписать часть клуба тебе, пусть и десять процентов, то почему бы и тебе, Ленечка, не поделиться со мной твоим особнячком? По-моему, вполне справедливо.

— И не думай даже… — зашипел Леня, но тут же взял себя в руки, улыбнулся и попытался обратить все сказанное в шутку: — Ты так смешно рассуждаешь! Этот старенький домишко дешевле снести, чем что-то там сделать. У меня и денег таких нет сейчас.

— Э-э-э… денег нет, а собрался долю в клубе получать, — пожурил его Гарик. — Да ты знаешь, что клуб — это бездонная яма? Расходов больше, чем доходов. А так мы могли бы объединиться с тобой. Твой «домишко» вполне подойдет для второго «Гоголеффа». Или, если хочешь, назовем его «Гарлен»?

— Почему Гарлен, а не Гарлем? — Леня увидел грамматическую ошибку.

— Потому, что ты Булавкин ЛЕНЯ, а не Станислав ЛЕМ. ГАР и ЛЕН — часть наших имен, складываем и получаем. Имя трендовое. Можно даже одежду параллельно запустить с таким же названием. Как ты на это смотришь?

Гарик был очень креативен, то есть просто талантлив. Часто придумывал различные проекты, но не всегда доводил их до ума. Сейчас он размечтался так, что даже Леня, дизайнер, профессионал, стал завидовать:

— Прррекрррати! Ты фантазеррр! Нам надо решить, что делать с Медянской. Она тебя оберет и выкинет. Я тебе хочу помочь. И я могу тебе помочь! А ты мне заливаешь пррро какие-то воздушные замки. Давай рррешай!

Понимая, что разговор может ничем не кончиться, Булавкин уже начал нервничать, а Гарик все продолжал, полузакрыв глаза, мечтать:

— Фууу! Какой ты неинтересный, Ленечка. А еще модельер-затейник. Ты должен был придумать что-то забавненькое, красивенькое. А ты так пошло предлагаешь кинуть вдову. Не-а! Не пойдет, Леня. Я не подпишусь. Давай лучше о чем-нибудь другом поговорим. О прекрасном. Когда у тебя показ зимней коллекции?

— Ты — дурррак! — взвизгнул Булавкин и осекся.

Он был неврастеником и часто не сдерживал эмоций. Это его и подводило. Вот и теперь… Гарик недовольно оттопырил нижнюю губу и, покачав головой, встал:

— Не сложилось. Умер так умер. Леня, извини, у меня еще есть дела.

Он выбрался из-за столика, а Леня кусал губы и щипал себя за толстенькие ляжки. Он ненавидел себя и проклинал за несдержанность. Нужно было хотя бы расстаться на положительной ноте.

— Гаррричек, дорррогой, прости меня. Прррости! Прошу тебя. Это все проклятые нерррвы. Понимаешь, я ведь тоже любил Иосифа. Он был такой талантливый, щедрррый.

Но Бестофф лишь смотрел на суетящегося модельера да кивал головой в такт его объяснениям.

— Да-да. Был. Любил. Убил, — срифмовал он и похолодел.

Рифма показалась слишком страшной. Леня изменился в лице, выскочил из-за стола, подбежал к Гарику и быстро чмокнул его дважды в правую и левую щеки. Гарик так же молча их подставил, ответив двумя чмоками в воздух. И несостоявшиеся компаньоны тут же разбежались по делам.

А дел прибавлялось с каждой минутой. Конкуренты в погоне за наследством Шлица тоже не спали. Каждый, кто мог дотянуться до его имущества или денег, выскакивал из штанов и даже из кожи лез вон, чтобы не остаться без надела. И никто даже не представлял всего объема и размера оставшегося наследства, не знал, что если разделить его по-честному, по справедливости между теми ключевыми игроками и ведущими продюсерами, которых Иосиф хотел бы поддержать, то хватило бы с излишком на всех. Но, увы, договориться о справедливом разделе денег в шоу-бизнесе невозможно. Там нет компаньонов, там есть только две категории людей: рабы и враги.

Очередное совещание следственной группы закончилось единогласным решением отрабатывать «голубую» версию убийства. Агушин по-хозяйски расхаживал по наконец-то освободившемуся кабинету начальника следственного комитета. Теперь, когда того все же «ушли» в отставку, имелись все необходимые и достаточные условия, чтобы занять это мягкое скрипучее кресло. И Агушин не терял времени.

Ему нравилась версия убийства на почве гомосексуальной ревности. Допрошенные работники продюсерского центра Шлица, кроме Мити Фадеева, все как один, показывали, что Иосиф Давыдович активно поддерживал «голубую» тусовку. На всех застольях обязательно присутствовали молоденькие смазливые мальчики. Помимо ставшего тенью Шлица, взлетевшего из безвестности в звездную высь Клима Чука на посиделках неизменно появлялись новые лица из очередного «Звездного конвейера». Никто же не допускал мысли, что Иосиф таким образом лишь оберегает ранимых и нежных решивших практиковать однополые чувства мальчиков от той грязи и жестокости, в которую их в любой миг мог ввергнуть ортодоксальный внешний мир. Общество не понимало их и не принимало. Шлиц не был гомосексуалистом, но четко знал, что в эстраде половых вопросов лучше вообще не касаться. Слишком тонкая тема и серьезные последствия.

Агушин внимательно записал все рассказы. На всякий случай достал том популярной медицинской энциклопедии и почитал о научном объяснении такого явления. Также перечитал когда-то, в студенческие годы, уже изученные труды Зигмунда Фрейда. Теперь он пытался объяснить своим менее просвещенным подчиненным и коллегам взаимосвязь между эстрадными певцами нетрадиционной ориентации и убийством продюсера Шлица. По мере изложения своей версии следователь забрался в такие дебри, что даже самые молодые и рядовые сотрудники его бригады не могли сдержать слез от смеха. Но главная проблема заключалась в том, что секретарше приходилось стенографировать умозаключения следователя, дабы потом восстановить эти выкладки для формулировок обвинения тому, кого должны изловить. Она краснела и тщательно записывала каждое слово Геннадия Дмитриевича:

— Таким образом, Шлиц, безусловно обладая определенной сексуальной привлекательностью как мужчина, а вернее, как мужчина в биологическом смысле, но продюсер в техническом и медицинском, мог возбудить… в смысле… привлечь… точнее, стать объектом тайных желаний эстрадных исполнителей, певцов, других продюсеров…