Дмитрий Савочкин - Тростниковые волки

– Хорошо, концентрируемся на тростниковых волках.

– Собственно «тростниковых волков» как целостного словосочетания я нашла три штуки.

Одно – на малопосещаемом немецком форуме, посвящённом падению Берлинской стены. Кстати, эта ссылка в большинстве поисковиков не индексируется, только один мне её выдал, и то не в первой десятке. Один из пользователей оставил на форуме фразу, содержащую слово «schilfwölfe», вот она, на листе. – Верба ткнула пальцем в строчку на верхнем листе бумаги передо мной; там было написано: «Laß ihn Schilfwölfe fressen!». – Я не знаю немецкого, но, насколько я поняла машинный перевод, это значит «чтоб его сожрали тростниковые волки», что-то вроде ругательства или проклятия. Фраза относится к Эрику Хонеккеру, она не отвечала на чью-то конкретную запись, и на эту фразу нет прямых ответов. Она была оставлена в 14.32 12 февраля 2005 года. Пользователь, который её оставил, больше не сделал на форуме ни одной записи и зарегистрировался в тот день, когда была оставлена эта единственная фраза, словно только для этого и регистрировался. Никаких данных об этом пользователе на форуме нет, электронный адрес он при регистрации не указывал – там так можно. В общем, я думаю, это тупиковая нить, она никуда не приведёт.

Другие тростниковые волки, по-английски «cane wolves», – на крупном американском психиатрическом портале. Там есть небольшая статья, если я правильно поняла, про… «бред воздействия». Среди прочего в ней упоминалось, что серийный убийца по имени Максимилиан Солондз утверждал: после того как он сделал всё, что от него требовали «голоса», за ним стали гоняться «cane wolves» – тростниковые волки. Но поскольку сами голоса, приказывавшие Солондзу убивать, принадлежали не тростниковым волкам, автор на этом не останавливается. Я кое-что собрала на Максимилиана Солондза, тут некоторые выдержки. – Она показала на бумаги у меня в руках. – Я старалась выбирать только то, что может иметь отношение к делу.

Наконец, третье и последнее совпадение. Оно попалось мне несколько раз, в том числе на том же американском психиатрическом портале, – это исследования Николая Клочко, украинского психиатра, который утверждает, что «тростниковые волки» – элемент параноидального бреда его пациента. И он якобы, не знаю уж, осмысленно или случайно, столкнулся с тем, что этот элемент, как и целый набор других, встречался в словах других психически больных людей. По словам Клочко, цитирую: «Система бреда целого ряда параноиков демонстрирует устойчивые взаимосвязи в сюжетах и персонажах, и тот факт, что никто никогда ранее не предпринимал попыток исследовать эти взаимосвязи, можно списать только на устойчивые предубеждения психиатров к подобным явлениям». Вот. На Клочко ссылок несколько, хотя тоже немного. Забавно, – она улыбнулась, – но одна из ссылок привела меня на форум, где Клочко сетует на то, как быстро пропадают из Интернета упоминания о тростниковых волках и все его попытки оставить как можно больше таких упоминаний оборачиваются неудачей.

– А где этот Клочко находится? Здесь, на Украине?

– Психиатрическая клиника в Игрени, где бы это место ни находилось.

– Как?

– Игрень.

Это знак. Пора было возвращаться домой.

Верба внимательно посмотрела на моё лицо и спросила, неожиданно перейдя на «ты»:

– Та знаешь, где это, да?

– Да, я знаю. Это дома.

В этот момент подошла официантка с моим заказом, и я жадно набросился на еду.

– Что будешь делать дальше?

Я не ответил.

– А возьмёшь меня? Ну пожа-алуйста.

Я оторвался от еды, вытер губы салфеткой и посмотрел на неё.

– Ну ты же увидел уже, что я умею искать. А ещё я умею… да я всё умею! Говорить с людьми, рыться в бумагах, сидеть в библиотеках. Могу еду готовить и стирать носки. Рожать детей и подносить снаряды.

Я задумался, взвешивая «за» и «против».

– Ну?

– Я думаю.

– Чего тут думать, – неожиданно выдала она убойный аргумент. – Неужели ты способен отказать девушке с пятым размером груди?

И тут я, каюсь, не удержал взгляд. Он съехал под линию ключиц и остановился на её бюсте, туго обтянутом блузой с глубоким декольте и частично серым пиджаком. Да, действительно пятый размер.

– Это удар ниже пояса, – сказал я.

– Я исчерпала все аргументы, – сказала она, – в такой ситуации девушкам простительны удары ниже пояса.

– А тебе работать не нужно? Ты ж вроде… редактор?

– Во-первых, сегодня пятница и приближаются выходные. А во-вторых, я два года уже без отпуска, так что мне просто судьба куда-нибудь выбраться.

Я посмотрел на листки с распечатками, ещё секунду поколебался и принял решение.

– Значит, условия такие, – начал я, но она меня перебила, вскочив со стула:

– Уррраааа!

– Ты чего кричишь?! – воскликнул я, тоже перейдя на «ты».

– Ты меня берёшь.

– Я тебя не беру, а нанимаю. И то, что я тебе сейчас скажу, очень серьёзно, так что слушай внимательно. Условия такие. Все дни, пока мы работаем вместе, рабочие. Время работы и время отдыха устанавливаю я. Если я говорю, что надо в воскресенье ночью в дождь ехать в лес, рыть там землю – едем в лес и роем землю, и никаких возражений или рассуждений. Ты делаешь то, что я говорю, в том объёме, который я устанавливаю. Нравится тебе или не нравится, понимаешь ты, зачем это нужно, или не понимаешь – не важно, я ничего не обязан тебе объяснять. Ты живёшь в тех условиях, в которых надо жить, ешь и пьёшь то, что есть в наличии, и не скулишь. Вообще никогда не скулишь. Если ты нарушаешь какое-то из этих правил, я тебя увольняю без выходного пособия.

– Ясно, – она с готовностью кивнула.

– Ты одеваешься по-походному и берёшь с собой минимум вещей. Возьмёшь больше одной сумки, будешь тащить на горбу сама. Я отвечаю за наличие ночлега и еды и оплачиваю все транспортные расходы. За работу я плачу тебе стандартную подённую ставку копателя на протяжении всего времени поиска. Это неделя или две.

– А «стандартная подённая ставка» – это сколько? – лукаво склонила она голову вбок, и я написал на салфетке перед ней цифру. Она кивнула.

– И ещё одно. Всё, что мы делаем, – легально, это не должно быть опасно. Меня нанял один человек для простой, нормальной вещи – кое-что найти. Он не обязывал меня к соблюдению конфиденциальности или хранению каких-то тайн. Но в начале поиска никогда нельзя сказать, что мы увидим и к чему придём в конце. Поэтому я оставляю за собой право в любой момент по поводу любой вещи сказать: «Это тайна». И тогда я должен быть уверен, что ты никому ничего не расскажешь. Предупреждаю, учитывая журналистские рефлексы. Мне бы очень хотелось договориться об этом сейчас.

– Конечно, – она кивнула, – только ты, пожалуйста, не забывай про тайны говорить, что это тайны. А то есть люди, которые треплются, а потом, когда ты кому-то что-то пересказываешь, обижаются, говорят: «Я думал, и так понятно, что это секрет».