Дин Кунц - Ложная память

— Не волнуйтесь, Скит спустится вниз, — заверил Дасти.

— Кто?

— Прыгун, — пояснил Дасти и направился по проезжей части к стоявшему все на том же месте Мазервеллу.

— Как вы думаете, может быть, мне стоит позвонить в пожарную команду? — озабоченно спросил охранник, направляясь вслед за ним.

— Нет. Он не станет поджигать себя перед тем, как прыгнуть.

— Тут хорошие соседи.

— Хорошие? Черт возьми, это просто чудесно.

— Наши жители расстроятся из-за самоубийства.

— Мы подметем кишки, сложим в мешок все остальное, смоем кровь, и они вообще не узнают, что тут произошло.

Дасти испытывал одновременно и облегчение, и удивление из-за того, что никто из соседей до сих пор не примчался, чтобы понаблюдать за драматическими событиями. В этот ранний час, возможно, они все еще ели горячие сдобные булки с икрой и попивали шампанское и апельсиновый сок из золотых кубков. К счастью, клиенты Дасти, Соренсоны, на чьей крыше Скит заигрывал со смертью, проводили отпуск в Лондоне.

— Привет, Нед, — негромко сказал Дасти.

— Ублюдок, — откликнулся Мазервелл.

— Я?

— Он, — уточнил Мазервелл, указывая на сидевшего на крыше Скита.

Нед Мазервелл, в котором было шесть футов пять дюймов и 260 фунтов [1] 196 см и 118 кг. (Здесь и далее прим. пер.) , был на полфута выше ростом и почти на сотню фунтов тяжелее, чем Дасти. Его руки не стали бы более мускулистыми, если бы вместо них пришили ноги клайсдейльского тяжеловоза. Несмотря на прохладный ветер, он был одет в футболку с короткими рукавами и даже не накинул какой-нибудь жилетки; Мазервелл, казалось, обращал на погоду не больше внимания, чем это могла бы сделать гранитная статуя Пола Баньяна [2] Великан-дровосек, персонаж фольклора США. .

— Проклятье, босс, мне кажется, что я звонил тебе еще вчера, — сказал Мазервелл, пощелкав пальцами по телефону, прицепленному к поясу. — Где тебя носило?

— Ты позвонил мне десять минут назад, и все это время я стоял перед светофорами и пропускал школьников на переходах.

— В этом районе действует ограничение скорости — двадцать пять миль [3] Миля (США) приблизительно равна 1,61 км. в час, — торжественно сообщил охранник.

Мазервелл, с негодованием глядя на Скита Колфилда, потряс кулаком.

— Знаешь, парень, я с удовольствием прибил бы этого панка.

— Это перепуганный ребенок, — отозвался Дасти.

— Это сопляк, нажравшийся «дури», — возразил Мазервелл.

— В последнее время он не касался ее.

— Он дерьмо.

— Нед, у тебя такое прекрасное сердце…

— У меня, что гораздо важнее, есть мозги, и я не собираюсь пудрить их себе проблемой наркотиков и не хочу находиться рядом с людьми, стремящимися к самоуничтожению, как вон тот.

Нед, бригадир команды, участвовал в движении «Стрейт Эджер». Это почти неправдоподобное, но неуклонно развивающееся движение среди подростков и молодежи двадцати с небольшим лет (причем мужчин в нем было значительно больше, чем женщин) призывало воздерживаться от употребления наркотиков, чрезмерного пьянства и случайных половых связей. Они предпочитали головоломный рок-н-ролл, слэм-данс [4] Групповые танцы в стиле панк-рок, в которых участники подпрыгивают, крутятся, катаются по земле и сталкиваются друг с другом. , сдержанность в общении и чувство собственного достоинства. Какой-либо из элементов истеблишмента мог бы явиться для них вдохновляющим культурным ориентиром, но дело было в том, что участники «Стрейт Эджер» ненавидели систему и презирали обе главные политические партии. Если в клубе или на концерте они случайно обнаруживали наркомана, то выколачивали из него «дурь» и не давали себе при этом труда именовать свои поступки суровой любовью. Вероятно, эта линия поведения служила и тому, чтобы удержать их поодаль от политической жизни.

Дасти любил и Мазервелла и Скита, хотя по различным причинам. Мазервелл был остроумным, веселым и надежным — если, конечно, был справедлив. Скит был кротким и добрым, но, вероятно, обречен на жизнь, посвященную безрадостному самооправданию, жизнь, полную дней, прожитых без цели, и одиноких ночей.

Из этой пары Мазервелл был гораздо лучшим работником. Если бы Дасти строго следовал правилам, изложенным в учебнике для менеджеров, то он уже давно прогнал бы Скита из команды.

Конечно, руководствуясь одним только здравым смыслом, можно значительно облегчить жизнь, но порой легкий путь и верный путь не суть одно и то же.

— Судя по всему, дождь не даст нам работать, — сказал Дасти. — Тогда непонятно, зачем же ты послал его на крышу? Это во-первых.

— Я не посылал его. Я велел ему прочистить песком оконные коробки и отделку на первом этаже. И сразу же после этого я обнаружил, что он сидит там и говорит, что намерен брякнуться вниз о мостовую своей глупой головой.

— Я сниму его.

— Я уже пытался. Но чем ближе я к нему подходил, тем истеричнее он становился.

— Он, вероятно, боится тебя, — предположил Дасти.

— И он чертовски прав. Если его убью я, то это будет куда больнее, чем раскроить череп о бетон.

Охранник со щелчком открыл свой сотовый телефон.

— Может быть, я лучше вызову полицию?

— Нет ! — Понимая, что его голос прозвучал слишком резко, Дасти глубоко вздохнул и уже спокойнее пояснил: — Жители таких районов не любят, когда начинается суета, которой можно было бы избежать.

Если приедут копы, то им, возможно, и удастся благополучно спустить Скита с крыши, но ведь после этого они передадут его в руки психиатров, а те продержат парня самое меньшее три дня. Но скорее всего, гораздо дольше. А Скит сейчас меньше всего нуждался в том, чтобы попасть в руки одного из тех передовых докторов, которые с непоколебимым энтузиазмом ринулись в объятия психоактивной фармакопеи и щедро поят всех без разбора пуншем из лекарств для коррекции поведения, а это хотя и успокоит его на непродолжительное время, но в конечном счете приведет все его синапсы в еще больший беспорядок, нежели сейчас.

— В таких местах, — повторил Дасти, — не любят спектаклей.

Окинув взглядом огромные дома, выстроившиеся вдоль улицы, королевские пальмы и величественные фикусы, ухоженные лужайки и цветники, страж принял решение:

— Я даю вам десять минут.

Мазервелл поднял над головой правую руку и погрозил Скиту кулаком.

Скит, над которым вороны продолжали свой хоровод, помахал в ответ.

— Во всяком случае, он не кажется настроившимся на самоубийство, — проворчал охранник.

— Этот маленький выродок говорит, что он счастлив, потому что рядом с ним сидит ангел смерти, — объяснил Мазервелл, — а ангел, дескать, показывает ему, каково там, на той стороне, и рассказывает, что там-де царит самый что ни есть благоговейный покой.