Антон Леонтьев - Лес разбуженных снов

Завидев улыбающуюся физиономию Лешека, Ванда вздрогнула и поперхнулась куском эклера. Взгляд девушки переместился с большого окна кондитерской, за которым ее любимый корчил смешные рожицы, на суровый лик тети Клары.

– У меня что, прическа не в порядке? – спросила тетя Клара и полезла в большую сумку, гордо именовавшуюся ридикюлем.

– Да нет же, тетечка, – едва сдерживая смех, произнесла Ванда.

Пока тетка копалась в кожаном ридикюле цвета подгнившей черешни, пытаясь отыскать пудреницу, девушка погрозила Лешеку кулаком. Молодой человек, послав воздушный поцелуй, исчез за углом, и вовремя, потому что тетя Клара, вытащив наконец старинную деревянную пудреницу с треснувшим зеркальцем, заметила, как племянница обменивается пламенными взглядами с кем-то за ее спиной, и быстро обернулась. Ванда перевела дух: не хватало еще, чтобы она увидела Лешека! Ее драгоценного, шаловливого, хотя и безголового Лешека.

– Тетечка, хотите еще пирожного? – отвлекла внимание своей дуэньи Ванда на первый взгляд невинным, а в действительности коварным вопросом.

Тетя Клара, дама постбальзаковского возраста и мегарубенсовских размеров, обожающая платья с рюшами, вязаные гольфы и котов, была двоюродной сестрой матери Ванды. Тетя Клара гордилась тем, что у нее никогда не было мужа или хотя бы любовника, она исправно помогала католическому священнику и усердно потчевала племянников и племянниц, в том числе и Ванду, нравоучениями, досаждала обличением грехов и призывала к воздержанию и полному самоконтролю. Всю свою нереализованную энергию тетя Клара отдавала религии и сладостям. Поэтому-то Ванда и зашла с теткой, якобы ненароком, в кондитерскую, что открылась недавно, но пользовалась всевозрастающей популярностью.

Убедившись, что с прической все в полном порядке, а за спиной не прячется ретивый молодой человек, только и жаждущий одного – лишить ее дорогую племянницу Ванду невинности (однако едва тетка отвернулась и потянулась к тарелке с аппетитным трехцветным пирожным-безе, как за окном кондитерской снова возник Лешек), тетя Клара со вздохом произнесла:

– Как же я рада, что ты наконец-то вняла доводам разума и церкви, дорогая моя! Твои родители и, конечно же, я были очень рады, когда ты порвала с этим мерзопакостным проходимцем, молодым оболтусом, юным преступником…

Она запнулась, подыскивая подходящее словосочетание, характеризующее в полной мере греховность того, кто сейчас, прильнув к окну кондитерской, целовал стекло и показывал на часы, намекая, что пора избавиться от нудной тетки.

– Тетечка, твои слова открыли мне глаза на то, как подобает вести себя, – едва сдерживая смех, лицемерно произнесла Ванда.

– Так вот ведь! – изрекла тетя Клара и позолоченной вилочкой отсекла половину пирожного. – Твои родители поступили мудро, обратившись ко мне! Я знаю, что современная молодежь так падка на призывы слабой плоти, в дьявола сейчас никто не верит, немодно, видите ли, но он существует! Поверь моим словам, дорогая племянница, нечистый поджидает нас на каждом шагу, у него легион фальшивых лиц, он завлекает мишурным блеском сладкой жизни и туманит разум плотскими желаниями. Но все те, что попадутся на его удочку, отправятся прямиком в ад. Ибо рогатый не дремлет, он всюду! И в тот момент, когда беспомощное, юное создание, доверившееся некоему проходимцу, чьей душой управляют бесы, поддастся на уговоры и решит подарить этому недостойному то самое ценное, что следует беречь для суженого, с кем соединят тебя пред алтарем нерушимыми узами церковного брака…

Ванда вздохнула и отхлебнула остывшего кофе. Если бы тетя знала, что «то самое ценное», о коем она вещает с таким запалом, ее племянница подарила Лешеку еще в начале лета, и никакой дьявол не явился по ее душу, дабы покарать за приятные минуты на чердаке, то поперхнулась бы немедленно пирожным. Но она ничего не знала и тем же тоном вещала:

– И в тот самый момент, моя дорогая, когда грешнику кажется, что он превыше Создателя, дьявол и появляется. О, и это будет уже не миляга-друг или веселый сосед, се будет ужасный, пощады не ведающий монстр, от коего нет спасения! И вырвет он из груди грешника душу, и несчастный, променявший свое божественное предначертание на жалкие наслаждения, отправится прямиком в геенну огненную! Прямиком в преисподнюю!

Тетя могла твердить о подобном часами, недаром же она посещала все службы в церкви, смотрела в рот падре, обрушивающемуся с чуждой истинному христианину непримиримостью на тех, кто нарушает десять заповедей, и отмечала в особой тетрадочке имена тех, кто не явился на мессу. Тетя Клара никак не могла смириться с тем, что церкви, внезапно наполнившиеся молящимися после краха коммунизма в Герцословакии, начали через несколько лет столь же стремительно пустеть – люди разочаровывались в вере, отдавая все свои силы поискам денежной работы и тех самых наслаждений, ранее находившихся под запретом компартии.