Линкольн Чайлд - Лед-15

Лампы дневного света теперь попадались все реже, тени вдали сливались в одну, очень черную, но он не пойдет в этот мрак. Надо подумать еще вот о чем — наконец-то перед ним поставили по-настоящему уникальную, единственную в своем роде задачу. Никто об этом не знает, только он сам и Конти. Еще одно перо в шляпе, хорошее дополнение к деловому портфелю. До сих пор Туссен занимался второстепенной работой, снимая вставки и задние планы, постоянно пребывая в тени. Первым всегда был Фортнем. Теперь появился шанс его потеснить. Следует, пожалуй, дополнить съемку звуковым комментарием — телекомпании это может понравиться, что лишь прибавит ему, Туссену, веса.

Дойдя до второго пересечения коридоров, он снял крышку с объектива камеры, включил ее, настроил частоту кадров, дополнительное освещение и фокус, проверил баланс белого цвета и экспозицию, воткнул провод микрофона в разъем. Он сделает один длинный кадр — сперва панорама приемной, затем смотровой, затем обход тела со всех сторон, несколько крупных планов, возможно на несколько секунд откинув простыни, в которые вроде бы завернут Питерс. И все. Вполне хватит полутора минут, и материал надежно запишется на жесткий диск. Как там сказал Конти — вошел, снял, ушел.

Туссен свернул за угол. Вот она — вторая дверь слева. Сунув схему в карман, он поднес к глазу видоискатель, направив луч света от камеры вдоль коридора на закрытую дверь лазарета.

Внезапно в голову ему пришла неприятная мысль. Что, если лазарет заперт? Конти вряд ли это понравится.

Он поспешно подошел к двери, глядя на ходу в видоискатель. Первая же попытка позволила его напряженным нервам слегка расслабиться — дверь подалась. Протянув руку, он нашарил выключатель и включил свет.

Опустив камеру, Туссен снова окинул коридор быстрым взглядом человека, сознающего, что он делает нечто постыдное. Но вокруг не было никого. И ничего не происходило, если не считать того, что у него вдруг зашевелились волосы на затылке и слегка зазвенело в ушах. Возможно, он просто долго не принимал лекарство, снижающее давление.

Пора. Негромко откашлявшись, Туссен снова приставил глаз к видоискателю, нажал кнопку записи и распахнул дверь.

— Вхожу, — сказал он в микрофон.

Быстро шагнув внутрь, он снял панораму загроможденного помещения, стараясь держать камеру ровно. Сердце его билось быстрее обычного, движения стали резкими и отрывистыми. Он обругал себя за то, что не прихватил штатив, но потом решил, что любительский подход как раз подойдет для подобной сцены. В лаборатории можно будет добавить несколько цифровых фильтров, имитировать зернистую съемку дешевой камерой, будто кто-то снимал тайком…

В видоискателе появилась дверь в соседнюю комнату. Конти говорил, что тело находится именно там.

— Тело в соседнем помещении, — пробормотал он в микрофон. — За приемной.

Туссен почувствовал, как учащается в такт сердцебиению его дыхание. Полторы минуты. И все. Вошел и вышел.

Он двинулся вперед, ведя камерой на ходу налево и направо, стараясь ни обо что не споткнуться. Желтый конус света проник в черный прямоугольный проем. Снова пошарив по ближайшей стене, оператор щелкнул старомодным громоздким выключателем.

Вспыхнула лампочка, и изображение в видоискателе превратилось в сплошной белый фон. Дурацкая ошибка — следовало включить свет до того, как войти, чтобы дать камере время сбалансировать яркость. Когда белое пятно разошлось и появились очертания комнаты, он увидел стоявший посреди нее стол, на котором лежало тело, плотно завернутое в пластиковые покровы. С боков кокона сползали темные тонкие струйки, напоминая полоски на карамели.

Все так же учащенно дыша, Туссен снял общий план помещения, затем медленно обошел вокруг стола, ведя камерой вдоль завернутого в пластик трупа. Неплохо. Интуиция Конти сработала. Они отредактируют материал, добавят несколько переходов, позволив воображению зрителей заполнить пробелы. Он тихо рассмеялся, забыв от волнения продолжить звуковой комментарий. Посмотрим, что скажет Фортнем, когда это увидит…

Именно тогда он и услышал негромкий звук. Хотя вряд ли можно было назвать звуком внезапную перемену давления воздуха, болезненное ощущение в груди и особенно в ушах и пазухах носа. Где-то рядом таилось нечто, причем очень опасное, как подсказывал ему миллионолетний инстинкт, унаследованный от предков, всегда являвшихся чьей-то добычей. Опустив камеру, он уставился в темный провал в дальнем конце смотровой.

Там кто-то прятался. Кто-то очень голодный.

Дыхание его участилось еще сильнее, став судорожным и прерывистым. Камера продолжала работать, но он этого не замечал, отчаянно пытаясь убедить себя в том, что это все чушь, просто нервный срыв, вполне объяснимый в столь непростой остановке…

Из-за чего, черт побери, он вдруг так разволновался? Он ничего на самом деле не видел, ничего не слышал. И все же в черноте дверного проема крылось что-то, повергавшее его в жуткую дрожь.

Он отступил назад, быстро взмахнув продолжавшей работать камерой. Луч света метнулся по стенам и по потолку. Спиной Туссен натолкнулся на труп, оказавшийся тошнотворно твердым.

Просто повернись, убеждал он себя. Ты все снял. Повернись и сматывайся отсюда.

Он повернулся, готовясь бежать.

И все же бежать Туссен не мог, подсознательно чувствуя, что если он сейчас не оглянется и не посмотрит, что там, то никогда уже не осмелится. И еще он чувствовал, что если инстинкт его не обманул, то бежать теперь нет смысла.

Подняв камеру, приставив к глазу видоискатель и тяжело дыша, Туссен снова повернулся назад и очень медленно направил луч света в темноту дальнего дверного проема.

Прямо в клубящийся за ним кошмар.

— Я получил твое сообщение, — сказал Маршалл, входя в лабораторию Фарадея и закрывая за собой дверь. — Что-нибудь нашел?

Фарадей посмотрел на Маршалла, потом на Чена, потом снова на Маршалла. Взгляд его из-под круглых очков в черепаховой оправе казался слегка обеспокоенным, но само по себе это Маршалла не удивило. Фарадей всегда выглядел так, даже в лучшие дни.

— Это скорее интересное скопление фактов, чем нечто стройное, — сказал Фарадей.

Его почти не было видно среди пробирок и оборудования.

— Неважно.

— Я эти факты не могу ничем подкрепить. По крайней мере, здесь.

Маршалл скрестил руки.

— Даже если так, правление университета от меня ничего не узнает.

— Однако предупреждаю, что Салли…

Маршалл устало вздохнул.

— Выкладывай, Райт.

— Ладно. — Слегка поколебавшись, Фарадей откашлялся и разгладил запятнанный супом галстук, который всегда у него болтался поверх халата. — Кажется, я понял. Я имею в виду… почему растаял лед. В хранилище.