Линкольн Чайлд - Лед-15

— Ах, это ты, Аллан, — сказал режиссер. — Садись.

Фортнем прошел вперед и расположился в одном из удобных кресел импровизированного кинозала.

— Как там Кен?

Конти сплел пальцы, не сводя глаз с экрана.

— Уверен, с ним все будет в полном порядке.

— Я слышал другое. Он вроде свихнулся.

— Временно. Он просто в шоке. А с тобой мне хотелось бы потолковать о другом. — Конти оторвался от кинохроники и посмотрел на Фортнема. — Как твои успехи?

Фортнем полагал, что продюсер позвал его, чтобы обсудить состояние Туссена. Однако Конти, похоже, собирался поговорить о работе. Впрочем, неудивительно: такие малые, как Эмилио, превыше всего всегда ставят дело.

— Я снял несколько вполне приличных кадров. Взял крупным планом лица парней, только-только узнавших о гибели Питерса. Сейчас я их обрабатываю.

— Неплохо, неплохо. Замечательное начало.

Начало? Фортнем как раз полагал, что это завершающий ряд. Довольно-таки неприятный финал документального фильма о провале проекта, спровоцированном целой цепью трагических обстоятельств.

Изображение на экране исчезло. Взяв пульт, Конти нажал кнопку, и кадры хроники пошли сначала. В небе возник «Гинденбург», величественно плывущий к причальной мачте. Огромная серебристая сигара, скользящая над зелеными полями Нью-Джерси. Неожиданно из ее нижней части вырвалось пламя, вверх устремились темные облака дыма. Цеппелин замедлил ход, на несколько жутких мгновений завис в воздухе, а затем начал падать, все быстрее и быстрее по мере того, как пламя пожирало его обшивку, обнажая одно за другим широкие черные ребра.

Конти показал на экран.

— Посмотри. Раскадровка ужасная, камера дергается. Никакой мизансцены. И все же, вероятно, это самые знаменитые кадры из всех, когда-либо снятых на пленку. Разве это честно?

— Не вполне тебя понимаю, — ответил Фортнем.

Конти махнул рукой.

— Год за годом мы совершенствуем технику, создаем все более изысканные и прекрасные образы, без конца беспокоимся об освещении с трех разных точек, о совпадении озвучки с визуальным рядом, крупных планах и прочем. И что в итоге? Кто-то с ручной камерой просто оказывается в нужное время в нужном месте — и за пять минут отснимает ленту, намного более потрясающую, чем любой наш тщательно срежиссированный фильм.

Форум пожал плечами.

— С этим ничего не поделаешь.

— Разве?

Конти поиграл кнопками на пульте.

— До сих пор не пойму, к чему ты клонишь.

— Возможно, именно на этот раз судьбе угодно, чтобы в нужное время в нужном месте оказался тот, у кого хватает и опыта, и возможностей. Материала тоже достаточно. Причем первоклассного. Он так и просится в кадр.

Фортнем нахмурился.

— Ты намекаешь на существо, растерзавшее Джоша? Ту тварь, о которой в бреду твердит Кен?

Конти медленно кивнул.

— Ты действительно в это веришь? И уже больше не ставишь на саботаж?

— Скажем так… возможны варианты. И если есть хоть какой-то шанс ухватить за вихор удачу — я не намерен его упускать. Глупо было бы поступить по-другому.

Фортнем не ответил. Ему вдруг стало не по себе. Уж не задумал ли Конти… Нет, конечно же нет. Даже при всем своем хладнокровии он просто не может быть столь бессердечен.

Фильм закончился, и Конти, щелкнув пультом, запустил его снова.

— Аллан, позволь задать тебе один вопрос. Почему, по-твоему, эта лента о гибели «Гинденбурга» имеет такой успех?

Фортнем немного подумал.

— Это была большая трагедия. Не часто такое увидишь.

— Именно. Ты попал в точку — такое увидишь не часто. Кто-нибудь запечатлел на пленке резню в День святого Валентина? Нет. Пожар на трикотажной фабрике «Триангл»? [11] Упоминаются трагические события в истории США начала XX века. Нет. Но если бы это кому-нибудь удалось — стали бы эти кадры сегодня столь же хрестоматийными, как и фильм о «Гинденбурге»? Наверняка… и они несомненно вошли бы в историю киноискусства.

Конти повернулся лицом к собеседнику, и Фортнем со все возрастающим душевным смятением увидел, что в глазах режиссера мелькнул лихорадочный блеск.

— Настоящая же трагедия состоит в том, что те немногие фильмы о катастрофах, которые мы имеем, грубы и примитивны. У нас появился шанс это изменить. Теперь ты понимаешь, о чем я?

Фортнем не верил ушам — подтверждались его самые худшие опасения.

— Ты хочешь, чтобы я под стерег эту тварь, когда она накинется на кого-то? И попытался отснять это? Так?

Вместо ответа Конти снова посмотрел на экран.

— Знаешь, какие самые популярные видеоролики на YouTube? Нападения хищников. А какой документальный фильм шел с наивысшим рейтингом в прошлом году? «Когда атакуют акулы». Люди одержимы желанием наблюдать, как умирают другие. Не знаю, чем это объяснить. Может быть, ими движет что-то вроде злорадного наслаждения. А может, сказывается первобытный инстинкт, запрограммированный у нас в мозжечке. «Или дерись, или уноси ноги». Но в любом случае, сейчас нам выпал шанс, редчайший в практике кинодокументалистики. Нам посчастливилось попасть в эпицентр крайне драматической ситуации. Все натурально, ничего не подстроено. Разве мы прибыли сюда за кровавой сенсацией? Нет, нет и нет. Разве мы предполагали, что такое случится? Опять же нет. Трижды, четырежды нет. Но сейчас мы просто обязаны — в силу избранной нами профессии, оправдывая доверие пославшей нас телекомпании, — запечатлеть все для будущих поколений.

Фортнем выпростался из кресла и встал.

— Значит, ты хочешь, чтобы я не только рисковал собственной шкурой, но еще при этом снимал на камеру, как эта тварь будет рвать наших парней на куски? Вместо того, чтобы пытаться хоть чем-то помочь им?

— Кто может знать, как все обернется? Возможно, жертв больше не будет. Возможно, это даже и не животное, а какое-нибудь явление. Возможно, буран закончится раньше и завтра мы уже улетим отсюда. Но нам следует быть наготове, Аллан. Просто на всякий случай.

Фортнем почувствовал, что с него хватит.

— Почему камеру Кена Туссена нашли в лазарете, всего в нескольких ярдах от того места, где лежало тело Питерса? — спросил он резким тоном. — Ведь это ты поручил ему там, в вестибюле, снять растерзанный труп?

— Жаль, что запись не сохранилась. — Конти опять перевел взгляд на экран, где снова медленно падал на землю огромный дирижабль, объятый пламенем и дымом. — Примитив, — пробормотал он. — Любительщина. Но теперь все пойдет по-другому. В своем фильме — кстати, автобиографическом фильме — я продемонстрирую зрителю подлинную трагедию. Столь же по-своему незабываемую, как и трагедия «Гинденбурга»… но на сей раз отмеченную печатью истинного мастерства.

— С меня достаточно и того, что пришлось снимать лица ребят, которым сказали о гибели Джоша. Но это… — Фортнема передернуло. — Короче, на меня не рассчитывай. Ты просто чудовище уже за одно то, что предлагаешь мне подобную низость.