Дин Кунц - Ночь Томаса

Когда спустился вниз, фонарь и ключи от «Мерседеса» лежали на центральной стойке.

— Сэр, я не могу взять «Мерседес».

— «Мерседес» — куда лучшее прикрытие, чем «Эксплорер». Они могут ожидать, что такой молодой человек, как ты, в кроссовках и свитере, попытается сбежать в «Эксплорере», но в «Мерседесе» — никогда.

— Я бы взял «Эксплорер»..

— Я отказываюсь дать тебе ключи от «Эксплорера». «Мерседес» — лучшее прикрытие. И я наконец-то режиссер.

— Но…

Хатч указал на сверток в пластиковой оболочке, также лежащий на центральной стойке. На наклейке я прочитал: «СВИНАЯ ШКУРКА», а пластик покрывала изморозь: сверток только что достали из морозильной камеры.

— Я хочу, чтобы ты это взял.

— Сэр. Я люблю свиную шкурку, но едва ли мне удастся в ближайшее время ее приготовить.

— «Свиная шкурка» — это всего лишь мой шифр, чтобы я знал, что в свертке. «Говяжий язык» на наклейке означает, что там двадцатки. «Хлебные палочки» — половина двадцатки и половина — полусотки.

— Деньги? Нет, нет и нет. Я не могу их взять.

— У меня, конечно, есть банковские счета, но, видишь ли, я не полностью доверяю банкам. Когда мне было девять лет, множество банков лопнуло.

— У меня есть деньги, — заверил я его. — Я потратил не все жалованье.

— Этого недостаточно, когда находишься в бегах. Когда человек в бегах, деньги уходят быстро, я это знаю по собственному опыту.

— Это много, слишком много.

— Откуда ты знаешь? Может, «свиной шкуркой» я шифрую купюры по доллару.

— А какие купюры вы шифруете «свиной шкуркой»?

— Не твое чертово дело.

В руках у него оказался розовый пластиковый пакет, на котором желтые птички несли в клювах синие ленточки. Он положил сверток с надписью «СВИНАЯ ШКУРКА» в пакет и протянул мне, держа за две плетеные из золотых веревочек ручки.

Я замахал руками:

— Нет-нет, я не могу.

Лицо Хатча осуждающе потемнело, закаменело в своей суровости, подалось вперед, требуя полнейшего повиновения. И голос стал словно у капитана-героя, требующего от своих солдат не просто показать все, на что те способны, но прыгнуть выше головы. Для усиления своих слов он вскинул костлявый кулак.

— Солдат, ты это возьмешь и сделаешь с этим что положено, и я не потерплю никаких споров, никаких отговорок. Это понятно?

Аннамария говорила, что люди давали ей деньги. Но я сомневался, что они впихивали их ей насильно, с угрозами.

— Вы очень щедры, сэр.

Хатч вышел из роли, улыбнулся.

— Бери, бери. Нечего дурить. Это же деньги Щипунчика.

— Щипунчик — удалой кролик.

— Он приносит такой гонорар, что я не знаю, что с ним делать.

Я взял розовый пакет.

— Если у меня будут дети, сэр, каждый получит полный набор книг о Щипунчике.

— Как ты думаешь, сколько раз я мыл руки «Пуреллом» за обедом и вечером? — спросил Хатч, пока я клал фонарь в пакет к замороженным деньгам и брал ключи от «Мерседеса».

— Вы ели блинчики с курицей, а поскольку вкус курицы напоминает вам о сальмонелле, да еще эти статьи в прессе о бактерии, вызывающей язву… думаю… раз двадцать?

— Даю тебе второй шанс.

— Тридцать?

— Пять, — в голосе слышалась гордость.

— Только пять?

— Пять, — повторил он.

— Это действительно достижение, сэр.

— Не правда ли? Прикоснувшись к деньгам, пусть завернутым в пластик и замороженным, я захотел немедленно вымыть руки «Пуреллом», но не собираюсь этого делать.

— У вас не начнется ломка, сэр?

— Нет-нет. Вот этого я постараюсь избежать. Мой брат, героиновый наркоман, прошел через ломку. Это было ужасно.

— Да, сэр. Молодой Энтони Перкинс.

— Его это так потрясло, что потом он носил одежду матери и резал людей ножом. Я сведу до минимума использование «Пурелла», но постараюсь избежать судьбы брата.

Он улыбнулся, и я последовал его примеру.

— Береги себя, сынок.

— Постараюсь, сэр. И вы тоже.

Я двинулся к двери.

— Одд?

Я повернулся.

— Мы неплохо провели этот месяц, не так ли?

— Да, сэр. Полностью с вами согласен.

— Хороший выдался месяц. Очень хороший. Такое у меня сложилось ощущение. Надеюсь, у тебя тоже.

— Мир в эти дни часто темен, сэр. Но не здесь, не в этом доме. Это радость — работать у вас. Познакомиться с вами.

— Сынок! — позвал он, когда я уже открыл дверь.

Вновь я оглянулся.

— Может… обнимемся?

Я поставил розовый пакет на пол и вернулся к нему. Рост Хатча, образ сильной личности, как в жизни, так и на экране, маскировал его хрупкость.

— Ты помнишь моего сына, которого я потерял на войне? — спросил он, когда к нему вернулся дар речи.

— Вы про Джейми, сына, которого у вас никогда не было?

— Про него. Что ж, если бы я женился на женщине, которую звали Коррина, у нас родился бы сын Джейми и я потерял бы его на войне, теперь я знаю, что бы я при этом чувствовал.

Он часто удивлял меня. В тот момент я удивил себя сам, потому что лишился дара речи.

Но уже обрел его вновь, когда вернулся к двери и поднял с пола пакет с деньгами.

— Я обязательно постараюсь вернуться, сэр.

— Все зовут меня Хатч.

— Да, сэр. Я приложу все силы. Чтобы вернуться, а когда вернусь, мы сходим в комиссионный магазин одежды.

Он прикусил губу и кивнул:

— Ладно. Хорошо. А теперь я возьму булочку.

— Съешьте одну и за меня.

— Прекрасно. Да. Действительно. Я возьму две.

Я переступил порог и закрыл дверь.

Ушел не сразу. Какое-то время постоял, благодаря судьбу, что в моей жизни, при всех ее ужасах, хватает и таких счастливых и трогательных моментов.

Сумка со взрывателями стала такой тяжелой, что мне понадобилось собрать в кулак все силы и волю, чтобы донести ее до гаража и положить в багажник «Мерседеса».

Я даже расстегнул «молнию» и при свете лампочки багажника убедился, что в сумке лежит только то, что я сам и положил в нее на борту буксира.

Выехал из гаража Хатча, надеясь, что психический магнетизм проведет меня сквозь туман к телефону-автомату, избежав столкновения с забором, фонарным столбом, припаркованным или движущимся автомобилем.

Укутанные туманом улицы казались такими же таинственными, как и прежде, и Хосс Шэкетт, возможно, кружил по ним в ярости и отчаянии, надеясь вернуть бомбы и все-таки взорвать четыре мегаполиса, или готовясь скрыться от органов правопорядка, или ища того, кто порушил тщательно продуманные планы.

И я, спасибо моему богатому воображению, не мог не тревожиться из-за чифа, потому что знал, просто знал: встретиться мне предстояло не с Хоссом Шэкеттом Славным, но с другим Хоссом Шэкеттом, который ел маленьких котят, а потом ковырял в зубах их косточками.

Обратная сторона психического магнетизма состояла в том, что иной раз он приводил меня прямо в руки того самого человека, встречи с которым я всячески старался избежать. И все потому, что мне не удавалось изгнать из головы мысли о нем, страх, что придется столкнуться с ним лицом к лицу. Но даже если я выталкивал этого человека из сознания, предательское подсознание продолжало волноваться из-за него. И тогда моего врага или притягивало ко мне (обратный психический магнетизм), или я сам приходил к нему, и обычно в крайне неудачный для себя момент.