Полина Дашкова - Эфирное время

— Так что, Илюша, у тебя опять сексуальный маньяк? — поинтересовалась Лидия Николаевна, когда Илья Никитич сел за стол.

— Нет. У меня на этот раз убийство журналиста.

— А, ну тогда понятно, почему там звучали такие медицинские откровения. Теперь модно вываливать на публику самые интимные подробности. Тебе сколько котлет положить?

— Три. Они маленькие.

— Скажи, пожалуйста, журналист газетный или телевизионный?

— Универсальный. Мама, давай сначала поедим, — улыбнулся он, накладывая себе в тарелку квашеную капусту, — ты же сама говорила, что от этого может испортиться аппетит.

— Ах, универсальный? Как его фамилия?

— Артем Бутейко.

— Первый раз слышу. И что, многим были интересны его материалы?

— Ну, как тебе сказать? Если печатали, значит, кто-то читал. А в последнее время у него была своя еженедельная ночная программа на телевидении.

— Там он тоже обсуждал такие интимные вещи?

— Мамочка, ну почему тебя это так заинтересовало? — Илья Никитич не спеша, с удовольствием прожевал кусок котлеты.

— Ты же почти не читаешь газет, не смотришь телевизор.

— Ну как же? Я смотрю. По каналу «Культура» иногда показывают неплохие передачи. Но дело не в этом. Мне кажется, в таком обостренном интересе к интимной стороне жизни есть очевидная психическая патология. Судя по тем нескольким фразам, которые я слышала, твой журналист был тяжело больным человеком. А больной человек мог поступить неосторожно и спровоцировать кого-то даже на убийство. Он ведь имел дело с известными, влиятельными людьми.

— Да, конечно, — рассеянно кивнул Илья Никитич, — котлеты замечательные. Скажи, пожалуйста, где у нас перец?

— Не надо тебе перца, Илюша. От острого у тебя изжога. Так вот, я думаю, этого твоего журналиста могли убить, или, как теперь говорят, «заказать», за то, что он слишком глубоко влез в чью-то интимную жизнь. Ты со мной не согласен?

— Мама, те люди, которым он задавал свои бестактные вопросы, вольны были отказаться от разговора с ним.

— Тем более! Человеку свойственно намного тяжелей переживать собственную глупость, чем чужую бестактность и даже чужую жестокость.

— Ну, это ты, мамочка, преувеличиваешь, — хмыкнул Илья Никитич, встал и полез в буфет.

— Илюша, если ты ищешь перец, то я его выкинула. И вообще, сядь, не перебивай меня, пожалуйста. Я ничуть не преувеличиваю. Вспомни дело о маньяке-кинорежиссере, которое ты вел четыре года назад. Вспомни Вареньку Богданову, девочку, которая помогла следствию, выступила на суде, а потом пыталась покончить с собой. — Лидия Николаевна тяжело вздохнула. — Мы ведь вместе навещали ее в больнице. Она сказала, что самым тяжелым для нее было не насилие, не гадость, которую ей пришлось пережить. Больше всего ее мучило то, что она сама, добровольно, пошла вместе с маньяком, согласилась войти в квартиру и даже раздеться. Ей ужасно хотелось сниматься в кино. И этого она не могла себе простить, поэтому кинулась в Москву-реку. Ей было стыдно. А стыд, Илюша, одно из самых сильных человеческих чувств.

— Не вижу связи, — пробормотал Илья Никитич и отправил в рот последний кусок котлеты, — при чем здесь убитый журналист?

— Странно, — Лидия Николаевна пожала плечами, — обычно ты сразу понимаешь, что я имею в виду. Связь, Илюша, очень простая. Кто-то из влиятельных известных людей мог не простить самому себе, что позволил твоему журналисту втянуть себя в непристойный разговор. Но в отличие от девочки Вареньки, он не пытался покончить с собой, а прикончил журналиста, потому что журналист стал для него живым напоминанием о стыдном, глупом поступке. Илюша, ты так и не попробовал капусту, она, между прочим, отличная на этот раз. Не слишком кислая, но и не сладкая.

Илья Никитич кивнул и принялся задумчиво жевать квашеную капусту с клюквой, но вкуса почти не чувствовал.

«Мама, как всегда, преувеличивает и усложняет, связи между маньяком и журналистом нет, — подумал он, — ну, разве что оба страдали сексуальной озабоченностью, однако журналист Бутейко не маньяк, в отличие от кинорежиссера Рафика Тенаяна».

Между прочим, Рафик на какое-то время стал настоящим героем для прессы, журналисты рвались снимать его, брать интервью. Вполне возможно, в их рядах был и Бутейко.

Илья Никитич не сомневался, что нет никакой связи, однако дело четырехлетней давности отчетливо прокрутилось у него в голове. Рафик Тенаян, армянин московского происхождения, кинорежиссер то образованию, подлавливал на улицах хорошеньких несовершеннолетних девок, предлагал им сниматься в кино, даже показывал удостоверение члена Союза кинематографистов, для первой фотопробы приглашал к себе в квартиру, поил снотворным и насиловал. Одна из последних его жертв, семнадцатилетняя Варвара Богданова, чудом осталась жива и привела оперативников прямо в квартиру к чудовищу, потом спокойно и четко давала свидетельские показания, участвовала в следственных экспериментах.

Жертв оказалось всего тринадцать. Две девочки погибли от передозировки снотворного. Одна сошла с ума. Варя Богданова без колебаний согласилась выступать на заседаниях суда, вела себя удивительно хладнокровно и мужественно, ни слезинки не уронила, ни разу не сорвалась. Собственно, благодаря этой девочке, а не самоотверженным усилиям правоохранительных органов и тонкому аналитическому уму следователя ублюдок был арестован и вина его полностью доказана.

Через два дня после оглашения приговора Варя кинулась в воду на Краснопресненской набережной. Был март, по Москве-реке плавали грязные тонкие льдины. Слава Богу неподалеку остановилась патрульная милицейская машина. Молодой капитан милиции спас девочку.

Маньяка приговорили к пятнадцати годам. У него был отличный адвокат. Илья Никитич знал, что в зоне маньяк зарекомендовал себя отлично. Характеристики просто блестящие: дисциплинированный, трудолюбивый, активно участвует в художественной самодеятельности. Встал на путь исправления. Конечно, зеки уже давно свершили над ним свой собственный суд, Рафика «опустили». Однако, судя по отзывам администрации, он вполне спокойно пережил эту процедуру и смирился со своим новым статусом. Такие, как он, удивительно живучи, они легко адаптируются в любой социальной среде и в любой обстановке. Возможно, примерный «петушок» будет освобожден при очередной амнистии.

— Илья, тебе чай наливать? — услышал он недовольный голос мамы. — Я в третий раз тебя спрашиваю, а ты меня не слышишь.

— Да, мама, извини…

— Я, между прочим, говорю об интересных вещах. Это, конечно, чисто теоретические рассуждения, к тому же совершенно дилетантские… Что ты делаешь? Я уже положила тебе сахар!

— Да, мамочка, спасибо. Я тебя внимательно слушаю.