Полина Дашкова - Легкие шаги безумия

— Мне незачем вас обманывать. Мистер Баррон — действительно профессор-историк, и для того, чтобы это выяснить, совершенно не стоило устраивать комедию с обыском в наших номерах и с моим похищением. Это так же очевидно, как то, что в красивой жестянке был тальк, а не наркотик. Лысый тяжело, с одышкой, рассмеялся.

— Ну хорошо. Давайте продолжим. Зачем вы сюда приехали вместе с этим, как вы сказали, историком?

— Мистер Баррон изучает историю русской Сибири, он интересуется раскольниками и малыми народами Севера. А меня он нанял в качестве переводчика, так как сам по-русски не говорит.

— А что за молодой человек возил вас на «Москвиче»? — Глаза лысого стали совсем желтыми, зрачки сузились до точек.

— Нам нужен был шофер. Мы наняли первого попавшегося, он запросил совсем немного.

Амбал по имени Вадик бесшумно подошел к столу с подносом, на котором стояли две маленькие чашки и сахарница.

— Выпейте кофе, Елена Николаевна, и подумайте еще немного, — мирно предложил лысый.

— А покурить можно? — спросила Лена.

— Да, конечно.

На столе появились сигареты «Парламент», зажигалка и пепельница. Лена, с жадностью отхлебнув горячего крепкого кофе, вытянула из пачки сигарету. Лысый любезно дал ей прикурить.

— Ну хорошо, а о чем вы так долго беседовали с двумя бабульками на Малой Пролетарской?

— Я навестила мать своего старого знакомого. Это давняя история.

— Я с удовольствием послушаю.

Лена спокойно выложила ему историю про стихи Васи Слепака. Кудряш слушал и думал о том, что на этот раз она говорит правду. Не всю, конечно, но правду. Он знал, киллер действительно когда-то писал стихи. Одно из его стихотворений было даже опубликовано в популярном молодежном журнале. Когда-то это воспринималось как анекдот…

— Трудно было пробить публикацию? — спросил он даже с некоторым сочувствием.

— Ну а как вы думаете? — улыбнулась Лена.

— А вам-то зачем это понадобилось? Что, своих проблем мало?

— Мне было очень жалко Васю Слепака… И тут послышался смех. Смеялся лысый, тяжело, с одышкой. Хохотали два молодых амбала, стоявшие в дверях.

— Жалко, говоришь? — отсмеявшись, произнес лысый и вытер кончиками пальцев выступившие от смеха слезы. — Ты бы лучше себя пожалела!

Он перешел на «ты». Лицо его окаменело. Желтые голые глазки уставились на Лену так, что она невольно поежилась.

— По дочке-то скучаешь? — спросил он вкрадчиво. Лена молчала. Она чувствовала, как все внутри у нее сжимается и холодеет, и ничего не могла с этим поделать. Рука, державшая кофейную чашку, заметно задрожала. Лена поставила чашку на стол и сильно сжала руку в кулак.

— Скучаешь, — ответил за нее лысый и быстро облизнул тонкие губы, — а поглядеть хочешь на нее?

У Лены сильно закружилась голова. «Этого не может быть, — сказала она себе, — он блефует. Этого быть не может…»

В руке у лысого появился маленький дистанционный пульт. И только тут Лена заметила в углу, на тумбе черного дерева, большой телевизор и видеомагнитофон. Лысый нажал несколько кнопок. Экран засветился, и через минуту Лена увидела на нем широкую аллею истринского дома отдыха. По аллее бежала Лиза, в своем ярком, разноцветном комбинезончике, в полосатой вязаной шапочке с помпоном. В одной руке она держала красное пластмассовое ведерко, в другой — плюшевую обезьянку. Она бежала на камеру. Ее румяное личико уже занимало весь экран. Белокурые прядки выбились из-под шапки, огромные голубые глаза смотрели прямо на Лену.

— Баба Вера! — закричала она весело, развернулась и побежала куда-то в сторону.

В стороне, у обочины, стояла Вера Федоровна в теплой куртке и широких шерстяных брюках. Она наклонилась к Лизе, улыбаясь, поправила на ней шапку, застегнула кнопку комбинезона.

— Давай-ка я посмотрю, Лизонька, ножки у тебя не промокли? — сказала она спокойно и буднично.

Кадр сменился. Теперь снимали номер с балкона, сквозь стекло. Лиза спала, раскинувшись, в розовой фланелевой пижамке. Вера Федоровна вязала, сидя в кресле перед телевизором. Светящийся телеэкран отбрасывал бледные блики на ее спокойное, сосредоточенное лицо. Поблескивали стекла очков, съехавших на кончик носа, быстро двигались короткие спицы в руках. Картина была настолько мирной и уютной, что Лене больше всего на свете захотелось сейчас оказаться в этой вечерней комнате, погладить рассыпанные по подушке шелковистые Лизины волосы, поцеловать теплую щечку, на которой отпечатались складки наволочки.

Вера Федоровна тяжело поднялась с кресла, подошла к кровати, поправила сбившееся одеяло и сделала именно то, что так хотелось сделать Лене, — погладила Лизу по головке, наклонившись, поцеловала ее в щечку и тихонько перекрестила спящую девочку. Потом, сладко зевнув во весь рот, выключила телевизор и вышла из комнаты. Вероятно, она пошла в душ… "

Экран погас. Лена вытянула еще сигарету из пачки, закурила, стараясь унять дрожь.

— У тебя красивая дочка, — послышался голос лысого, — а в кого она такая беленькая? В мужа, что ли? Кстати, полковник твой еще в Лондоне. Когда он прилетает, не скажешь?

— Чего вы от меня хотите? — тихо спросила Лена и заставила себя взглянуть в эти желтые голые глаза.

К журнальному столу бесшумно подошла глухонемая девушка и стала убирать кофейные чашки. Лена не заметила, когда она успела появиться в гостиной.

— Понимаешь, — задумчиво продолжал лысый, — мне часто приходилось развязывать языки слишком молчаливым людям. Правда, в основном мужикам. Честно говоря, я не люблю иметь дело с бабами. Есть много всяких способов. Ты женщина грамотная, фильмов много смотрела, книжки читала, знаешь, как это делается. Но к каждому человеку нужен индивидуальный подход. Вот ты, например, просто вырубишься сразу, потеряешь сознание, а то и помрешь ненароком. Физическая боль — это, конечно, хороший способ разговорить молчуна. Но не люблю я этого, получается много шума, грязи и вони. Видишь, к тебе никто из моих ребят пока пальцем не притронулся. И не притронется. Более того, Лизу твою пока только на пленочку засняли. Ты видела сама, мы ребеночка тоже зря обижать не станем. Но, если все-таки придется, виновата будешь только ты. Поверь, мне не доставит никакого удовольствия показать тебе денечка через два-три другое кино про твою красивую малышку.

Лена вдруг заметила, что глухонемая застыла у стола с пустыми чашками в руках и, не отрываясь, смотрит на тонкие губы лысого.

— В общем так, — он легонько рубанул короткопалой ладонью по воздуху, — ты еще подумай как следует. Я тебя не тороплю. Время у нас с тобой пока что есть.

— Почему вы считаете, что я говорю не правду? — тихо спросила Лена.

Теперь глухонемая не отрывала своих ярко-голубых глаз от Лениных губ. Но никто, кроме Лены, этого не замечал.